– Готова?

– Готова ли я надрать тебе задницу в соревновании по рыбалке? – спрашиваю я, надвигая козырек бейсболки пониже на глаза, а потом засовывая ноги в огромные ботинки. – Спрашиваешь!

Он смеется и качает головой:

– Ладно, ты слушала, что там капитан говорил обо всем этом. Но я уверен, что в этот момент ты думала о моем обнаженном теле или о покупке новой косметики для волос, так что я, пожалуй, повторю: эта яхта ходит на палтуса, морского окуня и сибаса. Палтус бывает довольно крупный, но не беспокойся. – Он обаятельно улыбается мне: – Я помогу тебе его вытащить.

– Да будет тебе известно, что я регулярно занимаюсь кикбоксингом, – сообщаю я, притворяясь обиженной. – А еще я плаваю на серфе.

– Верно, но ты не сможешь тащить рыбу из воды ногами. – Он берет мои тонкие руки и трясет ими, как куриными крыльями, а потом забирает мою удочку и забрасывает ее в воду, прямо в глубину. Рыбка, болтающаяся на крючке в качестве наживки, плюхается в воду с тяжелым шлепком, и Финн, улыбаясь, передает мне удочку: – Поставь ее в стойку. Иначе руки устанут, если ты будешь сопротивляться течению, пока мы плывем.

Я делаю то, что он говорит, и смотрю, как он забрасывает свою удочку.

Он выглядит таким довольным, и я разрываюсь между желанием, чтобы вся Америка могла любоваться этим его выражением лица на огромных HD-экранах, и желанием, чтобы это удовольствие было доступно только мне.

– Ты думаешь, камера будет тебя раздражать, когда ты будешь это делать? – спрашиваю я.

Он пожимает плечами:

– Не так сильно, как мысль о том, что это шоу на самом деле вовсе не о рыбалке.

– Но если оно все-таки будет о рыбалке? – не уступаю я. – Что, если это будет твоим условием?

Он снимает кепку и чешет голову мизинцем.

– Да. Не знаю.

Я думаю, ни один из нас не хочет сейчас думать об этом, потому что мы оба замолкаем, смотрим на воду и птиц и, пожалуй, больше, чем на что-либо еще – друг на друга.

РЫБА КАК БУДТО чувствует, что Финн гораздо быстрее избавит ее от страданий, чем я, и он успевает вытащить трех рыбин – два морских окуня и огромный палтус – еще до того, как у меня клюнет впервые. Если бы я сказала, что мне их жалко и неприятно смотреть, как он с ними расправляется, я бы солгала. Нет ничего лучше, чем смотреть, как Финн затаскивает на палубу сорокафунтового палтуса.

Впрочем, это тоже не совсем правда. Секс с Финном на палубе – вот что могло бы быть лучше… но ненамного. Солнце на открытой воде пригревает не на шутку, и он снял свою толстовку: вид его загорелых рук, которыми он тянет и наматывает леску на катушку, – это… это… это может вызвать у меня спонтанный оргазм.

– Будет жалко уезжать отсюда, хоть я и провел здесь всего пару недель, – говорит он, не замечая моей улыбки, и забрасывает удочку в воду. Я моргаю, приходя в себя от созерцания Финна Великолепного, и жду, чтобы он объяснил, что имеет в виду. Мне-то лично кажется, что, судя по тому, что я вижу сегодня, он ничего не желает так страстно, как вернуться к своей жизни на воде.

– Жалко почему?

И он удивляет меня, когда произносит:

– Не думаю, что мне понравится отсутствие возможности видеть тебя всегда, когда я захочу.

Это совсем не то, чего я ожидала. Я ожидала, что он скажет, что будет скучать по погоде Северной Калифорнии, или по идеальному буррито, или по посиделкам с Оливером и Анселем…

Больше всего мне сейчас хочется броситься к нему, взять его лицо в ладони и поцеловать так, как я никогда никого не целовала раньше, чувствуя облегчение, что он почти идеален.

Вместо этого я говорю:

– Я думала о тебе, когда мастурбировала сегодня ночью.

Он сгибается пополам и разражается смехом, когда я это произношу. Потом выдавливает из себя:

– Правда?

– Абсолютная.

Когда он выпрямляется, я вижу краску смущения у него на лице чуть ниже того места, куда падает тень от козырька кепки. Это что-то новенькое.

– И я тоже, – признается он.

– Да?

– Да.

– И как я была? Хороша?

Он поворачивается и смотрит на меня:

– Ты сосала мой член как чемпион, Рыжик.

– Это я могу. – Я гордо вздергиваю подбородок.

Он разматывает свою леску на пару футов:

– Ты можешь.

Я всегда думала, что, когда влюбляешься, это означает нервничать, переживать, волноваться. Я никогда не думала, что влюбленность – это когда чувствуешь себя рядом с кем-то настолько спокойно, оставаясь самой собой. Мне хочется сказать ему: «Мне кажется, я люблю тебя» – но я не делаю этого, потому что в ответ ожидаю услышать только какое-нибудь сочувственное хмыканье, да и согласна, что момент для этого неподходящий.

Я смотрю на него, на его угловатую, покрытую щетиной челюсть, длинную загорелую шею, на руки, которые дают мне такое чувство защищенности, о котором я даже не мечтала. Или мечтала? Разве не это чувство всегда раньше давал мне папа, ведь до последнего времени именно он был не только моим внутренним голосом, но и моей скалой, моей защитой. Я точно знаю: я всегда хотела такого мужчину в своей жизни, который может оправдать эти мои ожидания.

Я чувствую острую боль в груди, которая становится все сильнее по мере того, как я понимаю: этот упрямый, страстный, верный Финн – именно тот, кого я всегда надеялась найти.

Он смотрит на воду, прищурившись, и мне интересно, о чем он думает. Его грудь поднимается, когда он делает глубокий вдох, а когда выдыхает, он закрывает глаза и, судя по выражению его лица, чувствует то же самое, что и я.

Я понимаю, что права, когда он открывает глаза и смотрит на меня. И это ужасно, потому что есть одна вещь, которую я точно знаю о своем сердце: оно не легкомысленно. Если кто-то попадает в него, этот кто-то остается в нем навсегда.

Я открываю рот, чтобы сказать что-нибудь (понятия не имею, что это будет, просто эмоции рвутся из меня наружу), но именно в этот момент удочка передо мной начинает дергаться, а вся ее верхняя часть уходит под воду.

– Ого, ничего себе, – удивляется Финн, глаза его вспыхивают от возбуждения, он делает шаг вперед и подтаскивает меня к моей удочке. – У тебя клюнуло!

Рыбалка с отцом на реке в Северной Калифорнии, когда мне было двенадцать, совершенно не подготовила меня к процессу вытаскивания рыбы из океана. Когда у тебя на крючке девятидюймовая речная форель, даже твои тощенькие двенадцатилетние ручки могут намотать удочку, чтобы вытащить ее. А здесь каждый мускул моего тела напряжен и вся моя сила направлена на борьбу с этим морским чудовищем. Я тяну удочку, наматываю леску буквально по сантиметрику, и каждый – маленькая победа. У меня за спиной Финн орет и улюлюкает, как будто я подсекаю большую белую акулу. Пара мужчин прибегают посмотреть, что у нас происходит, и тоже подбадривают меня криками.