Закончив диктовать, Басаев вздохнул и начал снова говорить, понимая, что это звучит уже как унизительная просьба:

– Только будь добр, звони почаще и на подольше… – эта последняя, корявая фраза означала массированный огневой налет. Как ни было Басаеву жалко своих людей, себя он все же жалел больше. Но он не спешил признаваться в этом даже самому себе, упрямо твердя, что поступает так в интересах свободной Ичкерии. Однажды он уже говорил: «Если мне придется выбирать между свободой моей Родины и бессмертием души, я выберу свободу!» И вот теперь с легкостью готовился пожертвовать десятками собственных воинов, которые в деле освобождения Ичкерии, по мнению самого Басаева, были ничто в сравнении с ним самим. А собеседник молчал, и Шамиль был вынужден повторить снова. – Брат, – он назвал его братом, – сделай так, чтобы звонки стали бесконечной трелью!

И опять молчание.

Шамиль почувствовал, что чувство унижения быстро перерастает в негодование. Он вознамерился сказать какую-нибудь грубость, когда ему наконец ответили.

– Ничего не выйдет! – Тихо, ровно, без излишней эмоциональности, просто констатация факта, как в той знаменитой американской фразе: «Ничего личного, это только бизнес»!

– Ты уже в курсе? – с ноткой сожаления спросил в свою очередь, констатируя данный факт, Басаев.

– Да, – не стал отнекиваться разговаривавший с ним человек.

– Понятно…

– Да ты не переживай! – ехидство стало неприкрытым. – Их встретят. Все в наших руках! – Собеседник особо выделил слово «наших».

– Подонок! – едва отключив связь, Шамиль в сердцах бросил трубку на стол. – Продажная тварь! Он знал! Он все знал с самого начала! Знал, что готовится захват базы, знал… И ждал… сволочь… Да я ему… Да он у меня… Да он у меня…

Что он у него, Басаев так и не придумал. Теперь у Шамиля оставалась последняя надежда – на продолжающих преследование боевиков Хаваджи Мирзоева.

Виктор остался в прикрытии, а пятью минутами позже за моей спиной раздался грохот разрыва мины, следом две длинные автоматные очереди, короткая заминка, одиночный выстрел, почти тотчас нескончаемый автоматно-пулеметный говор, громыхание «РПГ-7» и снова автоматно-пулеметная трескотня. Затем два почти слившихся гранатных разрыва. И двумя секундами позже еще одна длинная, нескончаемо длинная пулеметная очередь – и сразу же звенящая в ушах тишина, в которую постепенно стали вплетаться грузное топанье ног, сиплое, тяжелое дыхание и стук собственных сердец. Еще сотня метров, и тяжесть дыхания превращается в хрип, появляется и начинает нарастать стреляющая боль в районе ключиц. «Быстрее, быстрее, быстрее!» – торопит мозг. «Быстрее!» – барабанит сердце. «Все, нет больше сил!» – с кашлем выдавливают из себя легкие… Небольшой подъем, спуск, заросли шиповника обдирают руки несущих носилки. Маленькие капельки крови стекают по коже и наконец срываются вниз. Попадая на зеленые листья, они разбрызгиваются в стороны и едва заметными бисеринами замирают на более темных стеблях. Налетающий ветер не может остудить жар, пышущий из-под пропитанных по́том горок. Никто уже не обращает внимания на бряцанье оружия, стук подошв, треск ломающихся сучьев. И лишь по-прежнему мои спецназовцы молчат, но это не потому, что срабатывает привычка. Нет, все проще! Каждое слово – это истраченные силы, которых и без того осталось мало. Взбодрить уже нечем, не смогу найти таких слов. Разве что мысленно: «Давай ребята, давай, осталось совсем чуть-чуть…»

Взрыв «монки» опрокинул шедшего вторым Магомеда Мамуева, разворотив грудь, раскидав по сторонам высыпавшиеся из разгрузки магазины, осыпал роликами кравшегося третьим Тархана Саидова, посек находившегося дальше всех Ваху Газиева. Шедшему первым, но чуть в стороне Ахмеду Имурзаеву повезло больше: один из осколков лишь слегка задел плечо, второй пробил кожу бедра. Впрочем, его везение длилось недолго: громыхнувшая автоматная очередь поставила крест на дальнейшей судьбе схватившегося за ногу боевика. Пуля угодила в лобную кость, кувыркнулась, купаясь в серой глубине мозга, и, выворотив кусок затылочной кости, смачно приложилась о росшее за спиной дерево. Окровавленная кость с черным пучком волос еще падала на землю, а новое черное покрывало смерти пучком выпущенных пуль уже неслась к следующему, не успевшему отпрыгнуть с их пути бандиту.

– Задавить их! – Хаваджи в ярости пнул подвернувшегося под ногу полоза и, брызжа слюной, начал отдавать приказания.

Шедшие за головным дозором боевики рассыпались в цепь. С левого фланга яростно заработали пулеметы, прижимая русских к земле. Выскочившие из-за деревьев гранатометчики, взвалив на плечо по «РПГ-7» отправили русским начиненные смертью подарки. Грохнуло. Сзади посыпались сбиваемые газами листья. Секундой позже впереди один за другим вспухли два черно-серых разрыва. А передовой отряд боевиков уже приближался к обороняемым позициям.

Они подходили все ближе. Вражеская пуля пробила левое плечо, и полковник, упав на грудь, лежал, не в силах подняться. Сквозь череду непрекращающихся выстрелов ему послышались чужие шаги. Правой рукой Виктор подтянул к себе заранее приготовленные гранаты. Усики отогнуты, осталось только выдернуть и отпустить. Они были уже совсем близко; казалось, что Юрасов слышит их дыхание. Он схватил одну из гранат, не жалея зубов, выдернул чеку и почти без замаха отправил гранату вперед. Рука тут же потянулась к другой, такой же тяжелой, такой же ребристой и одновременно такой гладкой «эфке». Он не слышал, как упала на землю предыдущая, как шарахнулись в стороны пришедшие по его душу бандиты. Все мысли Виктора были заняты этой последней, оставшейся у него гранатой. От боли, от обиды, от подбирающегося к сердцу отчаяния хотелось плакать. Даже чувствуя готовность уйти, не так просто сделать последний шаг, не так просто… К тому же ему по-мальчишески хотелось уйти, совершив подвиг, как в газетах, а тут он вдруг понял, что у него может недостать сил дождаться, когда враги окружат истекающее кровью тело. «Можно попасть в плен…» Мелькнувшая мысль заставила поспешить с действием. Виктор вытащил чеку, зажмурил глаза и сунул гранату под голову, но в следующий момент понял, что так умереть ему слишком страшно и некрасиво. Изуродованное лицо… Впрочем, кому нужно изуродованное лицо детдомовского мальчишки, не имеющего семьи? Но страшно. Виктор, застонав от боли, опустил руку вниз и, подсунув гранату в подреберье, отпустил чеку.

Первая, брошенная Юрасовым граната, хлопнула взрывом, унося жизнь не успевшего отскочить автоматчика. Вторая, чуть задержавшись, поддержала удаляющееся эхо своей подружки. Тело полковника, приподнятое взрывом вверх, вытянулось на земле и обмякло. Почти следом вбежавший на взгорок пулеметчик выпустил в уже мертвого Юрасова четверть своей ленты… И вновь наступило относительное затишье. Тяжело сопя и настороженно озираясь по сторонам, моджахеды вышли на позиции русских.

– Собака! – Тяжелый каблук шедшего впереди всех Магомеда Мамакаева ударил в затылок уже мертвого спецназовца. Следующий удар пришелся в развороченные взрывом ребра, и носок ботинка с хрустом вошел в окровавленную плоть. – Сука! – Бьющий с сожалением оглядел испачканную обувь – и новый удар во вздрогнувшее тело.