Где же артуха? Артухи нет. Не удалось связаться? Или мешкает орудийный расчет? Открытия огня по себе я не боюсь, «чеховские» координаты подал как свои. Ударят далеко – подведем, поправим. Но артухи нет. Сволота! Надо выбираться. Пули не дают подняться. Не зря я до сих пор экономил «воги». Не обращая внимания на «чеховскую» стрельбу – а, была не была, – встаю на колено. Десять выстрелов подряд, удар по площадям – возможно, как из пушки по воробьям, но требующегося мне результата удалось достичь. Огневой напор стих. Отходим.

Стон-всхлип, громыхание падающего на землю оружия. Сучья мать! – Взгляд, брошенный влево, выхватывает неловко отползающего за кусты Калинина. Правая нога беспомощно волочится по земле, руками раненый с трудом передвигает ставший вдруг непомерно тяжелым пулемет.

– Сволочи!

Выстрел навскидку по мелькнувшей вдалеке тени. Очередь в направлении шевельнувшихся кустов. Еще один выстрел по пристроившемуся за бугорком вражескому пулеметчику. Еще очередь, еще и еще – все то время, пока усевшись за деревом, Калинин бинтует простреленную ногу.

– Юра! – шепчу в микрофон, словно опасаясь, что нас услышат даже через трескотню выстрелов. – Ныкайся и жди меня. Я скоро!

В ответ неразборчивое скрипение зубами.

«Чехи», опомнившись, подбираются все ближе. Ползком, затем на карачках меняю позицию, уходя далеко в сторону и продвигаясь навстречу противнику. Уф, здесь относительное затишье, можно слегка оглядеться и выбрать цель. Вот она, крадущаяся фигура в глубине кустарников, чуть в стороне от основной части банды и гораздо ближе к нам. Еще чуть вперед, нормально, вот сейчас. Вот, пора…

– Ек! – Удар бойка в пустоту. Как же я так? Идиот… Черт, черт, черт! Ругая сам себя, спешно меняю магазин. «Чех» все ближе, за ним еще один. Нет худа без добра, второго я сперва не заметил. Теряю драгоценные секунды. Кладу цевье на давно упавшую, сухую, толстую ветку… Короткая очередь, ствол чуть влево, палец снова нажимает на спусковой крючок.

Тра-та-та-та! Падаю, над головой пролетает пуля, смачно всаживаясь в стоящее за спиной дерево. Вскидываю ствол, стреляю, не целясь, сразу же вниз и откатываюсь в сторону. «Чехи» что-то орут, и это отнюдь не победные выкрики. Теперь к Калинину. Сколько мы уже здесь? Ни малейшего представления о времени. Должно быть, долго.

– Юра, ты где?

– Я отхожу!

Связь вновь работает безупречно. Так он что, сам? И где? Выше по хребту? Бегу дальше. Выстрелы позади почти стихли. «Чехи» тоже лишний раз не желают жечь патроны попусту. Вроде бы я их чуть-чуть охолонул. Пока придут в себя, пока сообразят, что мы делаем ноги…

Очередь хлобыстнула именно в тот момент, когда я почти догнал ковыляющего Калинина…

– Товарищ подполковник! – К идущему по плацу Трясунову подскочил оперативный дежурный. – Группа Ефимова ведет бой с превосходящими силами противника, трое «трехсотых», – комбат помрачнел лицом, но слушал не перебивая, – отходит в направлении РОПа.

– Координаты?

– Координат нет, радист сообщил «по хребту».

– Группу Гуревича на выезд. Старший колонны майор Фадеев.

– Есть!

Тут же, повернувшись в сторону палаток личного состава, крикнул: – Дневальный! Майора Фадеева, капитана Гуревича с группой на выезд. Срочно! – И чтобы подогнать разведчиков, добавил: – Ефимов ведет бой.

– Первая группа на вые… – отдернув полог палатки, закричал дневальный.

– Парк? – спросил Трясунов, имея в виду, отдана ли команда о выезде бронегруппы.

– Да, уже, – ответил оперативный, и тотчас в парке взревел двигатель бронированного «Урала».

– Медика?

– Вызвал.

– Хорошо. И этим, – комбат кивнул в сторону палатки «гостей», – сообщи тоже.

– Есть! – ответил оперативный и, снова повернувшись на этот раз в сторону палатки ЦБУ, отдал приказ: – Посыльный, живо к прикомандированным, скажи – на выезд.

– Пошли! – потребовал Трясунов, которому не терпелось заглянуть в карту.

Карта расползалась многочисленными переплетениями хребтов и их отрогов, но только один из них почти напрямую тянулся к выбранному под место эвакуации ротному опорному пункту. Вот только находился он на порядочном удалении от последних переданных Ефимовым координат. Догадка, возникшая у подполковника чуть ранее, нашла свое подтверждение. Теперь он точно знал, что командир группы старший прапорщик Ефимов по какой-то непонятной причине все время сообщал в отряд ложные координаты своего местонахождения. Знал… но что толку было от этого знания?

– Товарищ подполковник! – В проходе между спаренными палатками снова появилась долговязая фигура оперативного офицера. – Ефимов запросил поддержки артиллерией. Дал координаты.

– Ну, и? – Комбат понял по растерянному лицу оперативного, что возникла какая-то проблема.

– У них что-то не срастается…

– У кого? Что не срастается?

– У артиллеристов. Не знаю. – Ответив сразу на два вопроса, оперативный застыл в ожидании командирского решения.

– Координаты мне! Сам садись на связь, выходи на Ханкалу, требуй огневой поддержки.

– Есть! – Оперативный, словно заранее знал, протянул комбату листок с координатами, а сам поспешил на выполнение поставленной командиром задачи.

Имея на руках переданные координаты, комбат взглянул на карту только лишь для того, чтобы в очередной раз убедиться в своей правоте.

«Только положи мне людей, только положи! – твердил Трясунов, имея в виду то ли Ефимова, то ли идущего с ним Тарасова. Затем, сжав кулаки и в бессилии что-либо сделать, вперился в карту и долго не отрывал от нее свой взгляд, словно надеясь столь пристальным вниманием вытащить попавших в беду разведчиков.

– К машинам! – скомандовал капитан Гуревич, едва его ушей достиг щелчок последнего встающего на место предохранителя. Оружие было заряжено, можно было начинать путь. Тело слегка «бодрило» ожидание хорошей боевой встряски; ведь перед тем, как отдать команду на выезд, вызвавший его комбат негромко сказал:

– Будь готов выйти навстречу ефимовской группе! – после чего еще сильнее нахмурился и вопреки собственным привычкам буркнул: – Ни пуха ни пера!

– К черту! – вырвалось у Гуревича раньше, чем он подумал о том, что посылать комбата как-то неприлично, но слово вылетело, и огорчаться по этому поводу было поздно. И, чтобы больше не заморачиваться данным вопросом, скомандовал: – Направо, шагом марш! – после чего последовал вслед за идущими к выходу из ПВД бойцами.

«Нормально, нормально, – уже подходя к кабине, подумалось Гуревичу. – Часок на дорогу, полчасика – на добежать туда, полчасика – порубиться. Полчасика обратно. Потом опять часок потрястись – и в баню». Воспоминания о бане вызвали непроизвольную улыбку. Баня на войне – как верх роскоши и благополучия…