по городу строем-группой. Он сразу делал марш-бросок и «отрывался» от группы. «Ассистент» рвался туда-сюда, но задыхался, за Б. Н. не успевал, и мы ходили по одному. За ужином на мораль «ассистента» он ответил: «Это что, а вот что будет, если завтра я не пойду, а побегу по Стокгольму?».

– «Ну, если вы, Борис Николаевич, побежите только со своими вещами, ничего не будет», – успокоил всех А. М. Кузин.

Всякое бывало

Написал Борис Николаевич Тарусов в 1954 году книгу «Основы биологического действия радиоактивных излучений» (М.: Медгиз) и в ней сообщил об открытии им свободнорадикального неферментативного окисления – СРО – в тканях человека и животных и нового типа болезни свободнорадикальной патологии. А потом в 1957 году добился разрешения и провел первую Всесоюзную конференцию «Биохимические и физико-химические основы биологического действия радиации» с изданием трудов МГУ на эту тему.

Ну не мог этого стерпеть профессор Николай Маркович Эмануэль. В соответствии с тогдашней модой написал он в КГБ донос, что-де Тарусов разгласил для империалистов нашу великую тайну. Повезли Бориса Николаевича на Лубянку и дали 24 часа, чтобы он написал объяснение к 12 часам следующего дня. Весьма грустный пришел Б. Н. на работу и сообщил нам, что документ налицо, труды опубликованы и он там в книге ответственный редактор.

Попросил я у него время для поиска «выхода» из ситуации до 9 утра и к 2 часам ночи меня осенило. Думать надо! Редактор-то он Б. Н. редактор, а доклада его в сборнике нет. Не разобрались редакторы в почерке его в рукописи, так и издали без него, но с докладами: Бурлаковой Е. Б., Журавлева А. И. и – ха! – самого Н. М. Эмануэля. К 10 часам Б. Н. уже напечатал объяснение, что, дескать, секрет-то разгласили сам Н. М. Эмануэль, Бурлакова и Журавлев. Ну, Бурлакова Елена Борисовна и Журавлев А. И. в 1957 году мелковаты были, даже не кандидаты. А вот самого-то Н. М. и повезли на Лубянку. Привезли и изумились: сам разгласил, и сам же донес донос. Что делать?!

Поехали к Лауреату Нобелевской премии Николаю Николаевичу Семенову за разъяснениями. Тот, конечно, пошутить любил, но тут взорвался. «У меня в Институте, – говорит, – твою… и такое…?! Если через 3 часа Тарусов мне не перезвонит, что принял твои, Коля, извинения, сажайте его, ребята, в свой «черный ворон» и… И по всему закону за разглашение тайны… туда его!».

Борис Николаевич Тарусов, душа-человек, извинения, конечно, принял и Н. Н. Семенову об этом позвонил. Вот с тех пор Тарусов и Эммануэль и стали «друзьями». Но в отношении Журавлева Николай Маркович выразился твердо: «А этого надо повесить», и в коллектив получивших Государственные премии за свободнорадикальное окисление А. И. Журавлева не допустил.

Главное – попасть в протокол

Шли мы как-то с Борис Николаевичем Тарусовым по коридору Биологического факультета МГУ. Коридоры там длинные. По делу шли, естественно, спешили. Навстречу нам весьма симпатичный человек. «Б. Н., познакомьте меня с вашим учеником». «Пожалуйста, вот это Борис Анисимович Рубин – заведующий кафедрой у нас на Биофаке МГУ». Тут этот Борис Анисимович обращается к Б. Н.: «А можно попросить вашего ученика выступить сейчас тут у нас на одном ученом совете?».

Я очень спешил и так и сказал, что особого желания выступать не имею.

Но Б. А. не унимался: «Видите ли, А. И., там для протокола надо, чтобы выступил доктор наук». – «Мало ли у вас на Биофаке докторов», – заявил я. Борис Николаевич помолчал. «Но видите ли, А. И., нужен доктор наук биофизик, защита идет по специальности “Биофизика”». «Тут надо подумать», – сказал Борис Николаевич. «А какая тема?» – спросил я. – «Фотосинтез». – «Но я сроду им не занимался!» – «Но вы ведь знаете, что это такое?!» – «Да, но на уровне докторской диссертации надо знать не только «что такое», но и “в чем дело”!».

Б. А. не унимался и пустил в дело неотразимый аргумент: «А. И.! Дело в том, что защита закрытая и нужен не просто доктор наук да еще биофизик, а еще имеющий допуск по Форме 1 или 11, а таких – только вы один. Человек может погибнуть из-за формальностей».

«Надо помогать», – изрек Б. Н. Они подхватили меня под руки и ввели в аудиторию.

Кончал речь последний, третий, оппонент. Мои надежды творчески повторить что-нибудь из прослушанного рухнули.

«Кто желает выступить из присутствующих?» – вопрошал Председатель Ученого совета. «Есть, есть», – заявил Борис Анисимович, и они с Борис Николаевичем стали подталкивать меня к трибуне.

Да! Вот это была речь!

Во-первых, я сообщил изумленному Ученому совету, что фотосинтез – это великий процесс, который снабжает всех животных и человечество не только пищевыми продуктами, но и кислородом, без чего мы существовать не можем. Члены Ученого совета опровергать эту истину не стали.

Во-вторых, я убедительно показал, что раз фотосинтез – великий процесс, то и исследователи его были великими людьми, пример чему лауреат Нобелевской премии Климент Аркадьевич Тимирязев.

И этот факт отрицать никто из членов Совета не посмел.

В-третьих, я заключил, что раз докторант – соискатель Андрей Борисович Рубин (сын Бориса Анисимовича) – занимается фотосинтезом, то тем самым он уже большой ученый и, несомненно, достоин присуждения ему искомой степени доктора биологических наук (таким образом я познакомился с Андреем Борисовичем Рубинным), который теперь (после Б. Н. Тарусова) заведует кафедрой Биофизики в МГУ). Потрясенный своей речью я сел на свое место. «Молодец», – одобрил меня Борис Николаевич.

«Главное, что вы выступили положительно и попали в протокол, а уж с его редактированием я справлюсь сам», – успокоил меня Борис Анисимович.

Человек – самое адаптивное животное

Раньше наше государство здорово поддерживало нашу науку. Не дай бог, чтобы какие-то там американцы наш престиж ущемили. Вот в 1961 году был железный занавес и был первый Всемирный Учредительный биофизический конгресс в Стокгольме. Через «занавес» нас – советских биофизиков – туда пустили только 4 – Б. Н. Тарусова, А. М. Кузина, Н. А. Габелову и А. И. Журавлева.

Но хотя нас было мало, наше государство обеспечило русский язык одним из официальных языков Конгресса и нам указание: доклады делать только на русском языке – пусть знают.

Престиж престижем, однако нас только 4, а делегатов 200 человек, и почти никто из них русского не знает. Не поймут?! Так ведь мы быстро адаптировались. Говорить будем по-русски, а текст через проектор на стенке будем показывать по-английски, они отлично все поняли.

Конечно, когда выступали