секунду я благодарю Вселенную за то, что она позволила мне выйти из оцепенения для этого разговора, потому что еще неделю назад я бы разрыдалась из-за этого. Спросить его? Какого черта я должна спрашивать его о чем-то подобном, когда он сам ясно высказался на эту тему.

Он медленно качает головой. — Это не та девушка, которая побежала прямо в объятия Сопротивления за своей подругой. Куда подевался твой хребет?

Красный флаг машет прямо на меня, я разжимаю челюсть, чтобы выплюнуть: — Почему ты смеялся надо мной? Почему это так чертовски смешно, что я хочу тебя, в то время как мои узы вышли из-под контроля? Почему…

Он обрывает меня своими губами.

На моих.

И мои узы вырываются из груди навстречу ему, обволакивая нас вместе. Он ворчит от силы этого, но не перестает целовать меня, его губы настойчиво прижимаются к моим. Я задыхаюсь от ощущения того, что мы окутаны друг другом, и он пользуется возможностью углубить поцелуй, его язык гладит мой, а его рука крепко сжимает мое запястье.

Когда он отрывается от меня, он бормочет: — Мне плевать на то, будет ли у меня больше силы. Мне плевать на то, что другие люди могут хотеть или думать о нашей группе Связных. Я смеялся, потому что провел недели в твоей постели, пытаясь убедить себя, что могу быть терпеливым и ждать, пока ты будешь готова, и мне было приятно узнать, что, возможно, ты тоже борешься с этим. Я смеялся, потому что ты пришла сюда и вела себя так, как будто выше нас всех, и все же едва держалась рядом со мной. Я не знал, как тяжело тебе было. Я бы никогда не отнесся к этой ситуации легкомысленно.

Я тяжело сглатываю, но когда мои глаза возвращаются к его губам, он поднимается и отстраняется от меня. — У меня тоже есть пределы, ты знаешь. Если ты не хочешь Связи, тогда тебе нужно убираться отсюда.

Глава 14

Прожить день почти невозможно.

Я нахожу себя одновременно и сосредоточенной, и рассеянной. Как будто полностью поглощена работой в классе и делаю все записи, которые мне понадобятся для получения проходных баллов, но не могу поддержать разговор ни с кем из своих друзей.

Сейдж смотрит на меня с любопытством, но не комментирует и не пытается заставить меня собраться с мыслями. Сойер пытается поддразнить меня, но все это просто не укладывается у меня в голове. Феликс сидит с нами только за обедом, и просто следует примеру Сейдж, вежливо оставляя меня в покое.

Гейб очень ласков и весь день спорит с Атласом по любому поводу, чтобы быть рядом со мной. Я благодарна, потому что после утра, проведенного с Грифоном, я чувствую себя в растерянности.

Как будто все, к чему я привыкла, было неправильным.

Я смирилась с тем, что они меня ненавидят. Это было полезно, чтобы держать их на расстоянии. Я убеждала себя, что только мои узы отчаянно нуждаются в их одобрении, но я больше не могу лгать себе об этом. Даже если это приведет к еще большему количеству вещей, которые мне придется проработать.

Например, чувствует ли Норт то же самое?

Он суров ко мне, потому что на самом деле хочет Связи или потому что хочет меня? Мне кажется, что он ясно выразил свое недовольство тем, что застрял со мной, но я просто вижу то, что хочу в этой ситуации, или я все правильно понимаю?

Нокс – это как ящик Пандоры; много «нет, спасибо», потому что если я начну думать о нем, то никогда не остановлюсь. Что такого в его поведении и поступках, всех чертовски ужасных, что не позволяет мне просто забыть о нем?

Мне приходится сознательно заставлять себя не думать о его паническом сердцебиении под моим ухом, о том, как напряглось его тело, когда я оказалась у него на коленях. Брут даже вышел понаблюдать за происходящим, что, по-моему, ближе всего к тому, чтобы увидеть во мне опасность.

— Я думала, совместное пребывание в постели помогает? Должен ли я убить Ардерна за то, что он делает это неправильно? — пробормотал Атлас мне на ухо, и я вздрогнула. Стол вокруг нас освободился, остался только Гейб, но он занят своим телефоном и не слушает.

Я даже не помню, как ушли Сейдж и остальные.

Я прочищаю горло. — Нет, просто… Я говорила с Грифоном сегодня утром, и теперь переосмысливаю всю свою жизнь.

Он медленно кивает, его глаза светлеют, а на губах растягивается небольшая ухмылка. — Да? Как далеко ты зашла в своей жизни? Ты уже добралась до меня?

Я наклоняюсь вперед и инстинктивно прикасаюсь губами к его губам, просто крошечная связь, которая мгновенно заканчивается, но он напрягается и поддается вперед, когда я отстраняюсь. Я хихикаю и кладу руку ему на грудь. — Мне не следовало этого делать. Я не знаю, что на меня нашло сегодня утром.

Он поднимает на меня бровь и снова смотрит на мои губы. — Что бы это ни было, мне это нравится. Целуй меня сколько хочешь, сладкая.

Мои узы мурлычат в груди при звуке его голоса, побуждая узы Атласа вырваться наружу и прижаться к моей коже.

— Вы ведь понимаете, что мы на публике? Господи, прекратите это дерьмо, пока Норт не пронюхал об этом и снова не устроил нам взбучку за ужином, — говорит Гейб, и я закрываю лицо обеими ладонями и зарываюсь в грудь Атласа.

— Не говори мне сейчас «взбучка», — бормочу я, и хотя слова заглушаются моими руками, они оба хорошо меня слышат.

Атлас издает шокированный смешок, а Гейб закатывает глаза, но они обмениваются взглядом, от которого мои узы гудят в груди, отчаянно нуждаясь в них обоих.

Я стону и поднимаюсь на ноги, закидываю сумку обратно на плечо и бросаю на них обоих злобный взгляд. — Какую часть «озабоченные сучки узы» вы двое не понимаете?

Атлас пожимает плечами и хватает меня за руку. — Ты сама начала, но я скажу, что не собираюсь делиться с тобой сегодня. Если тебе нужна куча Связных, тебе нужно выбрать чью-то другую ночь, потому что я хочу, чтобы ты была одна.

Гейб качает головой и пристраивается с другой стороны, беря меня за другую руку. Это должно быть мило, но я определенно чувствую, что они собираются играть со мной в перетягивание каната в битве за