Во время польского похода Мехлис и возглавляемая им система политорганов более оперативно, чем раньше, отзывались на изменения обстановки, активнее использовали накопленный еще на Халхин-Голе опыт идеологической работы. Обращают на себя внимание также решительность и бескомпромиссность, с которыми начальник Политуправления РККА реагировал на факты неудовлетворительной организации размещения, питания и культурного обслуживания военнослужащих, призванных из запаса для участия в походе. Получив такие сигналы, 30 сентября 1939 года он обязал комиссаров и начальников политорганов произвести сплошную проверку казарм, столовых, мест проведения политической работы и культурного обслуживания и к 5 октября доложить результаты. Он предупредил подчиненных о строжайшей личной ответственности, пригрозив преданием суду. Аналогичная реакция с его стороны последовала и на доклады о случаях мародерства, самоуправства, убийств мирных жителей со стороны некоторых командиров, комиссаров и красноармейцев.

По сравнению с походом в восточные районы Польши советско-финляндская война стала куда более серьезным испытанием как для Красной Армии в целом, так и для ее политического аппарата. Сталин намеревался опробовать на маленькой стране Суоми (ее население составляло около 3 млн человек против почти 200 млн в СССР) модель давления на соседа, которая позднее удалась в отношении прибалтийских республик. Ему вторило сановное окружение. Мехлис, выступая всего за восемь месяцев до открытия боевых действий на Карельском перешейке на XVIII съезде партии, недвусмысленно заявил: «Если вторая мировая война обернется своим острием против первого в мире социалистического государства, то [следует] перенести военные действия на территорию противника, выполнить свои интернациональные обязанности и умножить число советских республик».

К началу войны советские войска были объединены в четыре армии общей численностью 240 тысяч человек, оснащенные 1915 орудиями, 1131 танком и 967 самолетами. К 1 февраля 1940 года вновь созданный Северо-Западный фронт включал уже 957,7 тысячи человек. Он превосходил противника по численности пехоты более чем в 2 раза, по артиллерии — почти в 3 раза и абсолютно — по танкам и самолетам. И тем не менее победа далась большой кровью.

Поскольку война с Финляндией, не в пример предыдущим военным конфликтам, длилась долго, почти четыре месяца, Мехлис успел не раз высказаться о ней как публично, так и в письмах личного характера. «Бодр и настроен крепко бить белофиннов, затеявших антисоветскую авантюру», — сообщал он семье 3 декабря 1939 года. На следующий день вновь: «Настроение замечательное. Только не досыпаю, как всегда, а то и больше». Лев Захарович жаловался на недосып постоянно, но «работа в боевых условиях вдохновляет и омолаживает. Не знаешь устали».

Прошло полтора месяца, из-под Ленинграда Мехлис перебрался в Ухту в расположение штаба 11-й армии. «Я крепко втянулся в работу, не видишь, как сутки прошли. Спишь буквально 2–3 часа и ничего», «Морозы большие. Вчера доходил до 35 градусов», несмотря на это, «самочувствие хорошее, настроение отличное. Одна мечта — уничтожить подлую финскую белогвардейщину. Этого мы добьемся. Победа не за горами».

«Белогвардейщина», однако, сдаваться не собиралась. Это Лев Захарович, очевидно, понимал и сам, иначе не стал бы обсуждать в письме от 14 января 1940 года планы приезда к нему семьи. «Конечно, хотел бы видеть вас обоих. Но Леня учится, а мамаша — холодно у нас. Ехать сюда на работу? А Леня? Не выйдет, хотя хотел бы».

Отец не устает наставлять сына: «Не теряй ни одного дня на зряшные дела. Учись быть полезным своей родине человеком». «Надеюсь, что скоро будешь комсомольцем. Ты политически достаточно подготовлен, чтобы быть членом ВЛКСМ».

Выходит, не угасло восемнадцать лет назад высказанное желание взрастить из сына «нового человека». Похожего, без сомнения, на того, кого и в личных письмах Лев Захарович не мог забыть:

Подарок любимому вождю не выходил. Разрозненные, плохо подготовленные удары частей Ленинградского военного округа успешно парировались противником. Сложный рельеф, густые леса, каменистые кряжи, не замерзающие в самую лютую стужу болота ограничивали широкое применение танков и артиллерии. На марше техника отставала от пехоты. К тому же грянули трескучие морозы. Два-три хорошо вооруженных, тепло одетых финна могли застопорить движение по узкой лесной дороге целой роты. Потери резко возросли. Раздраженный неожиданной задержкой вождь приказал перебросить в район боев части, недавно прошедшие по западу Белоруссии и Украины. Перебросили — без теплого обмундирования, без техники. Люди, не обученные действиям в горно-лесистой местности, жестоко страдавшие от низких температур, выбывали из строя тысячами.

Но не в привычках советских руководителей было признавать собственные ошибки и преступления. За авантюризм и шапкозакидательство, с которыми они ввязались в войну, отвечали не они сами, а назначенные ими «стрелочники». Прибывшую после «освободительного похода» прямо из украинских степей на ухтинское направление 44-ю стрелковую дивизию им. Н. Щорса сразу бросили в бой, хотя она не была обеспечена техникой, боеприпасами, продовольствием. Соединению даже не позволили сосредоточиться на исходном рубеже, и отдельные воинские части бросали в бой по мере прибытия к линии фронта. В результате в начале января 1940 года большая часть дивизии была окружена и почти полностью попала в плен. Командиру дивизии полковнику А. И. Виноградову, начальнику штаба и начальнику политотдела удалось вырваться из окружения. После допроса, проведенного лично начальником ПУ РККА и командующим 9-й армией В. И. Чуйковым, командование дивизии было предано суду военного трибунала и расстреляно перед строем сумевших избежать окружения бойцов.

А как обстояли дела на том участке, который был поручен нашему герою прямо и непосредственно? По крайней мере, поначалу — неважно. Политический лозунг, выдвинутый с открытием военных действий — Красная Армия помогает финскому народу избавиться от «ига капиталистической эксплуатации» — с непониманием был воспринят не только бойцами и командирами Красной Армии, но и финнами. Последние, к огромному неудовольствию обитателей Кремля, вовсе не мечтали об установлении в своей стране советской власти и приняли неравный и потому, казалось бы, бесперспективный бой.

Только в начале февраля 1940 года директива ПУ РККА, наконец, констатировала необходимость перенести акценты в пропаганде: «Вместо повседневного разъяснения бойцам и командирам того, что в войне с белофиннами нашей главнейшей задачей является обеспечение безопасности северо-западных границ СССР и Ленинграда, комиссары, политруки, пропагандисты и агитаторы, армейская и дивизионная печать либо совсем об этом не говорят, либо на передний план выдвигают вопрос об интернациональных обязанностях Красной Армии, о помощи финскому народу в его борьбе против гнета помещиков и капиталистов». Новый лозунг с упором на то, что Красная Армия ведет войну за безопасность Ленинграда и границ Советского Союза, за уничтожение плацдарма войны империалистов против СССР оказался, по крайней мере для советских военнослужащих, более понятным, хотя и был изготовлен по кальке лозунга халхингольского, но, конечно, с поправкой на регион.