В мае 1940 года первичные парторганизации были лишены последнего права в отношении состоявших у них на учете коммунистов-руководителей — давать им характеристики. Делать это мог лишь старший начальник.

Надо ли говорить, что все эти перемены шли под аккомпанемент заклинаний о заботе об авторитете командного и политического состава, хотя в действительности означали наступление на последние островки внутрипартийной демократии. При этом свой произвол мехлисы хотели бы творить без широкой огласки. Лев Захарович еще не успел обжить свой кабинет в Политуправлении, а уже запросил у ЦК разрешения не выполнять решение январского пленума 1938 года об обязательной публикации в печати информации парткомиссий об исключении коммунистов из партии. Мол, «это может быть использовано врагами и способствовать разглашению военных тайн». И своего добился: 5 марта всем начальникам политуправлений округов и армий была отдана соответствующая директива, при этом милостиво разрешалось сообщать о фактах исключения из партии на собраниях в «первичках». Что ж, Мехлис был не чужд показной демократичности.

На протяжении всей второй половины 30-х — начала 40-х годов Советский Союз, так или иначе, воевал, не выходя из цепи локальных войн и вооруженных конфликтов на западных и восточных рубежах. Негласное участие в национально-революционной войне в Испании 1936–1939 годов и японо-китайской войне 1937–1939 годов, военный конфликт у озера Хасан (июль — август 1938 года), бои у реки Халхин-Гол (май — август 1939 года), так называемый «освободительный поход» в восточные районы Польши (западные районы Украины и Белоруссии) в сентябре 1939 года, а затем в Бессарабию и Северную Буковину в июне 1940 года, война с Финляндией (1939–1940) — такая цепь событий даже дает некоторым историкам основание считать, что наша страна вступила во Вторую мировую войну задолго до 22 июня 1941 года.

Утвердить или опровергнуть эту точку зрения можно лишь при ясном понимании того, какие цели преследовал Советский Союз, инициируя свое участие в этих событиях или будучи втянутым в них. Убедительного ответа пока нет. Автор настоящей книги, как и некоторые другие исследователи, одно время склонялся к выводу, что участие СССР в указанных войнах и конфликтах было следствием не только агрессивности некоторых соседей и законного стремления нашей страны обезопасить свои западные и восточные рубежи, но и возрождения во внешней политике концепции мировой социалистической революции, популярной в советских политических и военных кругах в 20-е годы.

Однако более глубокий и всесторонний анализ реальной политики показывает, что, скорее всего, это не так. Сталин, и раньше не очень благоволивший к идее мировой революции, апологетом которой выступал ненавистный ему Троцкий, довольно быстро увидел утопичность ожидания мирового революционного пожара. Давнюю стратегическую цель — сократить фронт капитализма, ликвидировать «капиталистическое окружение» — он с повестки дня не снимал, но перешел к ее решению с совершенно иных позиций. Не интересами и ресурсами Советской страны жертвовать во имя ее разрешения в пользу мирового пролетариата, а, наоборот, отвоевывать у классового противника все новые плацдармы в интересах собственной страны. Если можно так выразиться, Сталин из интернационалиста эволюционировал в русского империалиста.

Будучи до мозга костей прагматиком, в Коммунистическом Интернационале он стал видеть помеху своим планам, тем более, что значительная часть коминтерновских кадров разделяла троцкистские взгляды. Не случайно его мало заботила судьба коммунистических партий в тех странах, где победил фашизм, а коммунисты ряда стран, эмигрировавшие в СССР, как и аппарат Коминтерна, были в своем большинстве репрессированы.

В 30-е годы большевистское руководство в решении своих стратегических задач на международной арене полагалось не на мировую революцию, а на Красную Армию. Пропаганда устами Молотова, Жданова, Щербакова и других политических деятелей усиленно навязывала общественному сознанию мысль о присущей первому социалистическому государству наступательной стратегии сокрушения, о необходимости при благоприятной ситуации взять на себя инициативу наступательных действий «с целью расширения фронта социализма». По существу, под прикрытием лозунга «освобождения» готовились и осуществлялись территориальные приращения за счет сопредельных государств. Даже Сталин не скрывал, что «с точки зрения борьбы сил в мировом масштабе между социализмом и капитализмом» СССР делает большое дело, поскольку «мы (т. е. Советский Союз. — Ю. Р.) расширяем фронт социализма и сокращаем фронт капитализма».[83]

В пропаганду этих идей включился и Мехлис. Заключая свою речь на XVIII съезде партии, он заявил буквально следующее: «Не за горами, товарищи, то время, когда наша армия, интернациональная по господствующей в ней идеологии… поможет рабочим стран-агрессоров освободиться от ига фашизма, от ига капиталистического рабства и ликвидирует капиталистическое окружение, о котором говорил товарищ Сталин».[84] Может быть, это была оговорка, импульсивное, заранее не согласованное с генеральным секретарем высказывание? Исключено. И не только потому, что оратор никогда бы не решился на столь опрометчивый шаг. Факты говорят сами за себя: не выражай его слова официальную линию сталинского руководства, он был бы неизбежно снят со своего поста, если не хуже. В действительности же через несколько дней Лев Захарович был избран членом ЦК, а потом и членом его Оргбюро. С «впавшими в ересь» в ВКП(б) поступали иначе.

Справедливости ради надо сказать, что, призывая сокращать фронт капитализма, Мехлис не собирался отсиживаться за спиной других. Везде, где Красная Армия в те годы скрещивала с врагом штыки, он побывал сам, будь то жаркие пески у Халхин-Гола или ледяные скалы Карельского перешейка.

Первым пробным камнем стала поездка по решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 20 июня 1938 года на Дальний Восток в связи с обострением обстановки в районе озера Хасан. Когда Мехлис и заместитель наркома внутренних дел Фриновский прибыли в Хабаровск, командующий Дальневосточным Краснознаменным фронтом маршал Блюхер, похоже, уже знал, какую «помощь» следует ждать с их стороны. После ознакомительного разговора с московскими эмиссарами он не случайно сказал жене: «Приехали акулы, которые хотят меня сожрать, они меня сожрут или я их — не знаю. Второе маловероятно».

Мехлис устроил здесь подлинное избиение кадров. Очистку от «врагов народа» частей Особой Краснознаменной Дальневосточной армии (в эти дни преобразованной во фронт) он начал с… Краснознаменного ансамбля песни и пляски Союза ССР, прибывшего туда из Москвы на гастроли. Тут же Сталину ушла шифрованная телеграмма: «Доношу: в ансамбле краснознаменной песни тяжелое положение. Прихожу к заключению: в ансамбле орудует шпионско-террористическая группа. Уволил на месте девятнадцать человек. Веду следствие. В составе есть бывшие офицеры, дети кулаков, антисоветские элементы. Привлек к работе начальника] особого отдела…» В конце концов, с ансамблем (хорошо еще не с жизнью) расстались 22 человека, из них пятеро были все же арестованы.