тебе, как это произойдет. Генерал живет на даче, куда он приезжает обязательно на субботу и воскресенье к семье. Здесь он расслабляется, и здесь мы его застанем врасплох. Хотя периметр его усадьбы и охраняется, но я завербовал его водителя и одного сторожа из солдат. Водитель даст знать, когда Лебедь выедет из города на дачу, и мы будем уже готовы.

Я удивленно вскинул брови.

— И что? Они так легко вербанулись?

Старик холодно усмехнулся.

— С момента, как я пересек границу этой страны, все пытаются стать моими агентами. Ты даже не представляешь, как сейчас легко, особенно не стараясь, можно завербовать кого угодно. Были бы деньги. Причем в зависимости от их количества можно купить любого на любом уровне. Даже нынешний директор СВР по моим данным сдал больше половины своих внешних агентов ЦРУ, естественно, далеко не бесплатно. Мне пришлось устраивать чуть ли не конкурс на продажность. Просто надо знать кому предлагать и сколько. Я создал целую сеть информаторов вокруг генерала, конечно, из мелких сошек — они гораздо полезней и дешевле обходятся. Каждый из них знает только то, что ему полагается знать. При виде денег, они и не задают много вопросов. А вот с глобальными носителями информации нам придется разбираться совместно. И здесь мне нужна будет твоя помощь.

Я непроизвольно поежился при этих словах. Старик заметил это и, поморщившись, продолжал.

— Послушай, Андрей, я же не говорил, что твое сотрудничество со мной будет похоже на прогулку по розарию. Если ты хочешь встретиться со своей семьей и жить в безопасности, тебе придется сделать над собой усилие и забыть свои школьные принципы. — На словах «школьные принципы» он сделал особое, с легкой издевкой, ударение и отвел от меня взгляд.

Я вдруг ясно осознал, что обратной дороги уже нет, и я загнан в своеобразный моральный тупик. Или я сделаю то, что от меня хочет этот человек, или он уничтожит меня, а затем, оставив на произвол судьбы мою семью, уничтожит и ее. Надо было забыть все мои гуманные и человеколюбивые принципы, которые в современной России уже давно стали уделом маргиналов и вымирающих чудаков. В конце концов, тот же самый Лебедь не обременял себя соображениями гуманизма, когда отдавал приказ о моральном и физическом уничтожении меня и моей семьи. И пусть я трижды не прав, но в этот самый момент, под пристальным и, возможно чуть презрительным, взглядом уже бывшего Степана Карташова я сделал свой выбор — «С ВОЛКАМИ ЖИТЬ — ПО-ВОЛЧЬИ ВЫТЬ!».

— Ладно, я все понял. Достаточно… Продолжай…

Мы со стариком уже давно перешли на «ты», и это упрощало наше общение. Я не заблуждался по-поводу своей роли в происходящем. В конце концов, все имеет свою цену. И цена за свободу и безопасность мою и моей семьи — это то, что я выступаю в качестве подручного и одновременно «приманкой».

Широкий Нахимовский проспект жил своей обычной жизнью в час пик: его наводняли плотные потоки людей и машин. В пять часов дня здесь можно было затеряться среди людских масс так же бесследно, как и в дремучем лесу.

Нас выплеснуло вместе с плотным людским потоком из метро Профсоюзная, и эта могучая человеческая река повлекла нас в сторону Нахимовского проспекта. Не сопротивляясь потоку, мы затерялись в нем, направившись в сторону Севастопольского, мимо большого здания библиотеки Академии Наук.

Мы с Петром, Степан категорически настаивал называть его только так, неспешно шли по Нахимовскому проспекту, лавируя между палатками с шаурмой, какими-то бутиками по продаже пряжи, ниток и багетной мастерской. Пройдя мимо величественного здания Института Океанографии им. Ширшова, с двумя большими вечно пустующими бассейнами с выщербленной кафельной кладкой внутри и растущими на дне кустами, мы перешли дорогу и пересекли сквер.

Плохо уложенный, потрескавшийся асфальт, нагретый от дневного жара, гадко вонял испражнениями, то ли собачьими, то ли человеческими. Мы почти уже добрели до типового здания подстанции Скорой Помощи, где во дворе напротив выстроился парк белых машин с красными крестами и цифрой 03 на боках, и неторопливо, прогулочным шагом прошли мимо.

— Посмотри направо, — не поворачивая головы, произнес старик, — видишь белый забор?

Мы проходили мимо белого бетонированного забора, который ограничивал от пешеходов какое-то панельное четырехэтажное здание непритязательного вида. Вдали уже поблескивал потоками машин перекресток Нахимовского и Севастопольского проспектов.

— Этот забор? … Вижу… И что?

— Надпись видишь?

На заборе черной краской от руки небрежно большими кривыми буквами было выведено «ОХРАНЯЕТСЯ ГРУППОЙ АЛЬФА».

Я кивнул.

— Это районная резидентура федералов. Здесь, при необходимости, проводятся различные «мероприятия».

Я еще раз посмотрел на это серое необлицованное здание, окруженное каким-то строительным мусором, и скептически хмыкнул. Своей нелюдимостью оно больше напоминало заброшенные катакомбы.

Заметив мой скепсис, Петр остановился перед забором и повернулся спиной к зданию, при этом я оказался стоящим лицом к фасаду этого серого уродца. Со стороны казалось, что два человека остановились побеседовать на пешеходной дорожке. Моя кепка с длинным козырьком и элегантный котелок Петра смотрелись в контексте этого не по-московски жаркого дня вполне уместно и крайне затрудняли опознавание наших лиц.

— Осмотри фасад здания. Видишь что-нибудь необычное? … И делай вид, что беседуешь со мной.

Я всматривался в фасад, пытаясь обнаружить в обыденности здания что-то особенное. Четырехэтажное серое нелюдимое панельное прямоугольное сооружение, с рядом одинаковых окон, в отдалении от дороги, окруженное заросшим бурьяном строительным мусором. Глазу даже не за что зацепиться — воплощение слов «заурядность» и «уныние».

Я тряхнул головой и, уставившись в выцветшие глаза Петра, произнес:

— Ничего особенного. Обычное здание промышленного типа.

Старик вздохнул.

— Вглядись в окна: ни одного открытого, все одинаково непрозрачны и, хоть блестят на солнце, но как-то тускло. Словом, изнутри все стекла покрыты особой звукоизолирующей фольгой от прослушки и визуального наблюдения. Периметр контролируется камерами.

Я вгляделся по-новому в это серое уродливое здание. Своей безликостью и оскалом тускло блестевших окон оно вдруг стало напоминать мне опасного хищника, безмолвно притаившегося за забором и внимательно наблюдающего за своими жертвами.

Не дав мне опомнится, Петр взял меня под руку, и мы продолжили променад дальше в сторону Севастопольского проспекта. Когда закончился забор, мы повернули, не дойдя до проспекта, на кривую улочку и продолжили свою прогулку вглубь двора вдоль того же забора, обходя резидентуру федералов. В глубине двора, подальше, появилась вывеска какой-то автомойки, а дальше непонятная стройка при местной больнице. Но не туда вел меня старик. Крепко держа меня за рукав, он вел меня вдоль мойки к одноэтажному небольшому кирпичному зданию непонятного назначения. Со стороны могло показаться, что