– Ну, что скажете? Что все это значит? – не выдержал Джертон.

– А мы откуда знаем? – искренне удивился Саня. – Бред какой-то, честное слово.

– Парни, а вы меня часом не разыгрываете с этой запиской? – прищурился черноволосый. – Может, договорились с Аткалагоном и решили приколоться? Что-то я не припомню, чтобы он раньше чужие вещи портил. И маг этот ваш – попросил в камин, говорите, подбросить? Ну-ну… А уж что тут понаписано!.. Знаете, я и сам хорошую шутку ценю… – Он ухмыльнулся, правда, от этой его улыбки повеяло угрозой. – Но шутом гороховым выступать не собираюсь.

– Что ты, Джер, какие уж тут шутки! – всполошился Талкин. – И в мыслях не было. Это все правда, честное слово!

– Нам действительно записку один маг дал, – подхватил Саня, – думаешь, стали бы мы так шутить!

– Тогда я даже не знаю, – развел руками черноволосый. – Вам-то я верю – вы после Лаумита и правда изменились. Но… может, кто другой над вами прикололся?

– Кто? Мастер Та… м-маг из Лаумита? – поправился Лекс и чуть не прыснул: ох, знал бы Джертон, как над ними на самом деле «прикололись»! Тут уж не до шуток с липовыми свитками.

– Нет, все более чем серьезно, – буркнул Женька. – Сам-то что про записку думаешь?

– Ну, ежели это все взаправду, то ваш мастер из Лаумита обвиняет в сговоре наших магистров – Гардока и Церсиуса… – И Джертон даже голос понизил. – Кажется, расследование будет. Адвин – Верховный инквизитор Альруаня. Если дело до него дошло, то все серьезней некуда!

– А ведь точно, забузз побери, – открыл рот Лекс, перечитав свиток. – «Гардок – он задумывал победить сам всех: Жреца Гаурта, Абинара, Матифарна Пресветлого, еще магов», – зачитал он вторую строчку и уставился на Джертона, – слушай, а кто эти Абинар и Матифарн?

– Основатели магических орденов Альруаня: нашего – Солнечного и Лунного, – отозвался тот. – Ну-ка, дай сюда! – Он выдернул записку из рук Белова. – Вы еще не передумали нести ее в Каминную? А то я и сам, кажется, этим заинтересовался. Надо по-быстрому ее переписать!

– Ты только поаккуратнее, – забубнил Талк, когда черноволосый обмакнул перо в чернильницу. – Главное, постарайся с почерком, Джер. И побыстрее – уже почти два, – гудел здоровяк, точно трансформаторная будка.

Джертон даже разозлился:

– И так тороплюсь, как могу. Тебе почерк важен или чтоб «побыстрее»?! Может, тогда сам перепишешь?

– Я… я не умею, – растерялся Женька.

– Ага, писать тебя в Лаумите, значит, не научили, – хохотнул Джертон, – не успели, наверное… Все, не отвлекай меня!

Лекс шумно выдохнул, пройдясь по келье: честно говоря, его сейчас не волновало даже то, что Джертон может неаккуратно переписать. Все мысли его были о Гардоке.

«Тайлас явно уже нашел заговорщиков. Понял, кто предатель! И среди них – сам Гардок. – Саня вспомнил мрачное, точно вытесанное из камня, лицо магистра. – Он наверняка главный шпион-предатель, а поддерживает его тот второй – Церсиус!» – мысленно рассуждал парень, меряя шагами келью – от двери к столику, за которым работал Джертон, и обратно.

– Вот, закорючку поправь, а то не похоже, – пробасил Талкин.

– Думаешь, кто-то будет закорючки рассматривать? – сердито отмахнулся тот. – Хочешь, чтобы точь-в-точь – тащи в скрипторий к писцам. Только сам будешь объяснять, что это за клевета на Гардока и Церсиуса!

«Что же теперь делать? Ждать, пока помощник сам свяжется с нами, или попробовать мастера Тайласа расспросить?» – ломал голову Саня.

– Готово! – послышался торжествующий возглас Джертона, и они с Талком склонились над столом.

– Вот это да, Джер, ну, ты мастак! – завосхищался Женька творчеством друга. – Смотри, Лекс, как здорово получилось… – Он сунул ему под нос пергамент. Надо сказать, строчки действительно были ровные, чуть крупнее, чем у Тайласа, но завитушки точь-в-точь.

И Белов снова зацепился взглядом за строчку: «Гардок – он задумывал победить сам всех: Жреца Гаурта, Абинара, Матифарна Пресветлого, еще магов…» – и задумался: странно – если Гардок плохой, то зачем он собирался Жреца Гаурта бить?

– Нравится? – подмигнул Джертон.

– Угу, здорово, только кисточка на свитке не такая – у мастера из Лаумита она синяя, а тут красная, – растянул губы в улыбке Саня и тут же пожалел о своих словах.

– А тебе не угодить, Лекс! Я и обрывки склеил, и переписал – и всё тебе не блага Агнеуса! – побагровел Джертон. – Скажите спасибо, хоть такая кисточка есть. Надеюсь, сама записка-то важнее?

Он залепил свиток горячим сургучом, и друзья помчались в собор.

Всю дорогу Джертон с Талком обсуждали записку. Один только Лекс молчал полдороги, чувствуя неловкость, пока их новоявленный друг не обернулся.

– А что ты так поразился, когда записку разглядывал? Увидел чего?

Саня лишь пожал плечами:

– Не сказать, что увидел. Просто странность: если Гардок – преда… в смысле плохой, – быстро поправился он, – и у них сговор, то с чего ради тогда писать, что он пытался побить Жреца Гаурта? Жрец ведь еще хуже! И что за сговор у них может быть с этим Церсиусом, как считаешь?

– Это как раз понятно, – отмахнулся Джертон. – У нас же выборы Верховного, то есть главного магистра на носу. Предыдущий Верховный – магистр Айвард – в Лаумит переехал, теперь должны нового назначить, а выбирают из троих.

– Гардок и этот Церсиус? – подскочил Талк.

– Гардок, Церсиус и Куддар, – с улыбкой подмигнул Джертон.

– Это тот, что с трудовоспитания? – изумился Лекс. – Большой такой?

– Он самый, – отозвался черноволосый, буквально взлетев по белокаменной лестнице, и обернулся к друзьям, которые, пыхтя и отдуваясь, принялись подниматься по мраморным ступеням. – Учтите, парни, этот ваш таинственный мастер из Лаумита упоминал и Куддара!

– Точно, – забасил Талк, и в глазах его запрыгали тревожные огоньки. – Думаешь, мастер из Лаумита хочет, чтобы магистра Куддара выбрали?

– Ты тише об этом, особенно в соборе, – зашипел Джертон. – Агнеус упаси, о вашем мастере кто-нибудь услышит. Послушникам вообще нельзя такие вещи обсуждать. Узнают – на штрафные работы сошлют, а то и выпорют! – добавил он, подозрительно оглянувшись: в самом низу, у подножия лестницы разговаривали двое молодых магов, правда, в сторону друзей они даже не посмотрели.

– Все равно об этом лучше помалкивать, – понизил голос Джертон, когда послушники вошли под высокие своды собора Агнеуса Солнцеликого. И голос его подхватило эхо, прокатив по длинным коридорам.

Потолки тут были такие высоченные, что нужно было голову задрать, чтобы увидеть далекие мозаичные картины. Повсюду ровными рядами горели бронзовые канделябры, разгоняя медовым сиянием пасмурный свет стрельчатых окон. Из глубин собора доносились приглушенные голоса и редкие шаги, а еще – едва слышное пение, которое, казалось, исходило из высоких колонн, уходящих стройными рядами в глубь галерей.