занимавшихся лишь поисками клиентов и оформлением бумаг, не признал в Долгушине то таинственное частное лицо, которое поставляло квартиры для продажи.

Подтверждалась версия, что в преступной цепочке было еще одно звено. Ставшие известными факты заставляли следователей склоняться к мнению, что это этим звеном являлась не группа людей, как предполагалось ранее, а один человек и именно он стоит над Долгушиным, а не наоборот.

Имя Горелина выплыло при обстоятельствах, которые в душе Казанцева отозвались ликованием. Его раскопал Костя Зубахин. Да, тот самый Костя Зубахин, новичок, пришедший в следовательскую группу прокуратуры из милиции. Тот самый Костя Зубахин, излишне доброжелательный, излишне многословный, которого Казанцев подозревал в предательстве, в том, что не без его участия в город просочились сведения о разгроме квартирной банды. Брали преступников тихо, следствие держалось под секретом даже от милиции, некоторые работники которой если не помогали криминальным структурам, то уж точно не боролись с ними в полную силу. К тому же в прокурорских кругах прочно утвердилось мнение, что начальник милиции мужик хоть и не поганый, но пьяница и слабак.

Так вот, именно Костя Зубахин вытащил на свет божий человека с редким, огромным размером обуви, раскопав по старым милицейским связям, что носит эту обувь некий Павел Горелин.

Правоохранительным органам он был знаком — осужденный в свое время за крупные махинации со средствами строительных кооперативов, отсидел часть срока, освобожден по амнистии. После выхода на свободу одно время работал в разных строительных организациях, занимал довольно высокие инженерные должности, но три года назад, как раз когда и начала действовать банда «ассенизаторов», отовсюду уволился. На этом сведения о Горелине обрывались. Чем зарабатывает на жизнь сейчас и вообще живет ли еще в этом городе или уехал, никто не знал.

Горелин и был тем человеком, на котором обрывалась цепочка, тем частным лицом, о котором следователям рассказывали в посреднических конторах по торговле недвижимостью.

Все силы были брошены на его поиск.

Но вскоре он нашелся сам.

В милицейских сводках возник расчлененный труп с невероятно огромным размером обуви, сшитой на заказ. Личность убитого, имевшего столь своеобразную примету, установить оказалось нетрудно. Это был Павел Горелин. Дело, естественно, попало к Казанцеву, так как имело прямое отношение к тому, чем занималась его группа.

Убийство Горелина стало третьей смертью в банде «ассенизаторов». Еще раньше повесились в своих камерах фельдшер морга судмедэкспертной службы Пыхов, известный по кличке Санитар, и щуплый Жоржик — Георгий Долгушин.

Следствие продолжалось.

«Ассенизаторы» на допросах стали поразговорчивее, но о Горелине они знали немного, в захватах заложников он лично не участвовал, в Борзенке, в доме с подвалом и сортиром, превращенным в пыточную, не появлялся, контактировал только с повесившимся Долгушиным, правда, несколько раз встречался еще кое с кем из банды, но встречи эти были короткими, незначительными, ничего нового для следствия не прояснявшими.

И хотя со смертью Горелина дальнейшие ниточки оборвались, казалось, окончательно, уже сам факт ее подтверждал, что Горелин действовал не самостоятельно. Был над ним кто-то, был. И скорее всего этот «кто-то» и устранил Горелина. Не исключено, что это тот человек, о котором нередко задумывался Казанцев в последнее время.

Есть люди, у которых все в меру.

Нельзя сказать, что у них напрочь нет самолюбия, но все же они не обладают в достаточной степени тем здоровым тщеславием, без которого невозможно двигаться по служебной лестнице, уверенно пробиваясь наверх, в первые руководители. Но и затрапезными рядовыми исполнителями, на подхвате, куда пошлют, они не остаются, дорастая, как правило, до начальников участков, отделов, групп, лабораторий. На этом их карьера, правда, заканчивается, и дальнейшее изменение в жизни и социальном статусе связано уже с выходом на пенсию, куда, подарив на память неизменные именные часы, настольные или наручные, их спроваживают в ближайшие же месяцы после достижения пенсионного возраста, чтобы освободить место молодым, горячим, зубастым.

Такие люди общительны, но в меру, они редко становятся душой компании. Не молчуны, не скрытники, но и разговорчивыми их никак не назовешь. Не мрачны, не угрюмы, но остроумцы и весельчаки выходят не из их числа.

Такие люди не участвуют в художественной самодеятельности, не поют под гитару бардовские песни, не коллекционируют марки, значки, спичечные этикетки или предметы старины, не занимаются спортом, не ходят в бассейн, не бывают на кортах, не участвуют ни в каких командах, футбольных или волейбольных.

В учебе это хорошисты, отличниками не становятся, золотых медалей и красных дипломов не получают и не стремятся к ним.

Книги читают. Немного, десяток страниц перед сном, но почитывают.

Политикой не интересуются, пристрастий к той или иной партии не имеют. Их не избирают в депутаты, не предоставляют под аплодисменты слово на митингах. Даже на деловых совещаниях, пятиминутках, собраниях они открывают рот лишь для того, чтобы ответить на обращенный непосредственно к ним вопрос.

В личной жизни не бабники, но и не однолюбы, нередко женаты дважды, и оба раза по любви.

Это люди среднего здоровья, среднего роста, средней внешности и среднего достатка.

Иногда их называют середнячками, вкладывая в это определение изрядную долю пренебрежения. Другое мнение окрашено в иной цвет — дескать, золотая середина.

Они кажутся скучными, о них не пишут в газетах, не рассказывают по радио, о них, как правило, вообще не говорят. Но если задуматься, всмотреться, то окажется, что люди эти порядочны, нравственны, совестливы, добры, надежны, они не подведут, не предадут, поддавшись страстям, не обидят в пылу плохого настроения.

Таких людей большинство.

К ним относился и Казанцев.

Одного лишь в нем было не в меру — подозрительности. Если бы вдруг вздумалось провести конкурс на самого подозрительного следователя, Казанцев, безусловно, занял бы первое место.

Достаточно было небольшой детали, крохотного фактика, необъяснимого отклонения в сторону, чтобы Казанцев начинал подозрительно относиться к человеку, его словам, поступкам, другим людям, кажущимся простыми, открытыми и понятными. При этом Казанцев упрямо не желал отказываться от своих подозрений, проверял и перепроверял их, хотя в обычной жизни он к упрямцам не относился. Бывало, подозрения не оправдывались, чему Казанцев нисколько не огорчался и потерянного времени не жалел. Но бывало и наоборот, он будто открывал дверь в кладовку, а там оказывалось…