Одно или два имени кардиналов, которых прочили в Папы, – вот что стремились узнать приор и Великий магистр прежде, чем вмешаться. Смерть Бонифация VIII не смягчила враждебности, которую питал Ногаре к покойному Папе. Что касается оскорбления, которое понтифик публично нанес Ногаре, назвав его «сыном катара», – оно по-прежнему задевало советника короля за живое. Когда Ногаре узнал о смерти Папы, он довольствовался тем, что процедил сквозь зубы:

– Пусть он встретится со своим Судией.

Ногаре никогда не забывал о том, кого считал в лучшем случае чудовищной Божьей немилостью, а в худшем – посланником дьявола, жаждущим погубить святую Церковь.

И только сейчас он впервые внимательно посмотрел на молодого человека, скромная поза которого вызывала у него удовлетворение.

– Сядь… Франческо, так?

– Так, мессир.

– Служить Папе – это огромная честь и большая привилегия. Но ты все испортил, к тому же из-за девицы.

– Речь шла о даме… Ну, почти.

– Какой галантный мужчина! Одним словом, о зрелой девице. И чему научила тебя столь почетная служба?

Крупная рыба попалась на крючок. Приор был прав. Несмотря на свой проницательный ум, Ногаре был человеком страсти, страсти к государству, страсти к королю, страсти к праву. Страсть заставляет идти вперед, но она ослепляет.

– Многому, монсеньор, – вздохнул Леоне.

– Тем не менее мне кажется, что это многое тебя не радует.

– Потому что святейший человек был… Ну… Любовь нашего Господа должна снисходить без…

Быстрая улыбка пробежала по тонким губам Ногаре. Он клюнул на приманку. Что, в сущности, знал этот племянник ростовщика? Даже если речь шла о гнусных сплетнях, они сослужат Ногаре добрую службу, укрепят в ненависти к Бонифацию. Тем более что эти камергеры снуют повсюду, обмениваются маленькими секретами о содержимом ночных ваз или разговорах в альковах, в которых часто вершатся государственные дела. Тошнотворный слизистый понос у могущественного человека может предвещать скорое появление его преемника. Вновь повернувшись к Джотто, Ногаре спросил:

– Значит, ваш племянник подхватит факел банка?

– О нет, мессир, и я очень этим опечален. У него нет вкуса к денежным делам, и я сомневаюсь, чтобы у него был к ним талант. Среди своих высоких связей я ищу сеньора, который пожелал бы взять его к себе на службу. Он очень умен, бегло говорит на пяти языках, не считая латыни, а эта прискорбная история с девицей умерила его пыл. Можно сказать, он стал монахом. Он очень надежный и знает, что в нашей профессии молчание стоит дороже золота.

– Интересно… Чтобы доставить вам удовольствие, мой друг Джотто, я мог бы взять его к себе на пробу.

– Какая честь! Какая бесконечная честь! Какая благожелательность, какая честность… Я даже не надеялся…

– Это потому что я дорожу нашими сердечными и плодотворными отношениями, Джотто.

Леоне притворился, будто он тоже бесконечно признателен Ногаре, преклонил колено, опустил голову и положил руку на сердце…

– Ну будет… Завтра я жду тебя к первому часу*, мы вместе помолимся. Я не знаю лучшего средства стать ближе друг другу, чем молитва.

Наконец Ногаре перешел к тому, что его больше всего волновало. Новый заем, тридцать тысяч ливров, целое состояние! Плезиан сделал как можно более точные расчеты. Именно в эту сумму им обойдутся многочисленные сделки с французскими кардиналами, услуги различных посредников, которые придется оплачивать, не говоря уже о «подарках» прелатам, чтобы те отказались от своих притязаний на верховную власть в пользу единственного кандидата – кандидата Филиппа. Что касается короля, он еще не сделал своего выбора. Происхождение нового избранника не имело значения, главное, чтобы он перестал совать нос в дела Франции. Монарх был готов оказать помощь и предоставить свою казну тому, кто это ему гарантирует.

Ни Джотто, ни Леоне не обмануло объяснение, предоставленное советником: подготовка нового крестового похода для отвоевания Святой земли. Филипп был слишком озабочен обстановкой во Фландрии и Лангедоке и не мог себе позволить распылять силы. Тем не менее приветствовать любой новый проект подобного рода считалось хорошим тоном, и Джотто не был исключением из правил.

– А какие условия, мессир, вы ставите нам, поскольку речь идет о сумме, конечно, не астрономической, но довольно внушительной?

– Проценты, установленные Людовиком Святым.

Джотто был готов к такому ответу.

– А срок уплаты по векселю?

– Два года.

– Что? Но это так не скоро, я не знаю, будут ли мои заимодавцы…

– Восемнадцать месяцев, и это мое последнее слово.

– Очень хорошо, мессир, очень хорошо.

Немного погодя они вышли из толстой башни Лувра. Джотто довольно потирал руки.

– Вы удовлетворены, рыцарь? Вот вы и пристроены.

– Не жди от меня благодарности, банкир. Что касается моего настроения, это не твое дело. Я буду по-прежнему жить у тебя.

Джотто поджал губы. А он-то думал, что наконец избавился от рыцаря. Конечно, он с ним редко сталкивался, но все же ощущал присутствие Леоне в своем доме так явственно, что мороз пробирал его до самых костей. Несмотря на плохое настроение, он придал своему лицу приветливый вид и спросил:

– Что вы думаете об этом займе? Крестовый поход, которым нам так усердно заговаривали зубы, – это очень удобный предлог. Он годится во всех отношениях. Тридцать тысяч ливров – большая сумма, но все же ее недостаточно, чтобы снарядить армию крестоносцев и отправить их на другой конец света. Наш друг Ногаре одержим другими идеями.

– Какое тебе до этого дело? Тебе ведь платят, разве нет?

– Напротив, мне есть до этого дело. Знать, о чем думают сильные мира сего, – значит предупреждать их потребности и отражать их подлые удары. А нам, бедным беззащитным заимодавцам, всегда достаются колотушки вместо благодарности. Так устроен мир.

– Я задыхаюсь от слез.

Злобный скряга не обратил внимания на грубое одергивание и продолжал:

– А вы что об этом думаете?

– Одну очень интересную вещь, важность которой ты еще, вероятно, не осознал.

– Какую? – спросил Капелла.

– Ты только что предал мсье де Ногаре. Ты ему поставил ловушку, и если он узнает… выкручивайся, если хочешь легкой и быстрой смерти.

Это было настолько очевидно, что Джотто даже не подумал о таком повороте событий. Он бросился головой в омут, чтобы избежать опасности, но его хитрость, умение все просчитывать даже не подсказали ему, что он создавал новую опасность, гораздо более серьезную, чем предыдущая.

Через десять минут после их ухода привратник впустил в кабинет Ногаре человека, закутанного в плотный плащ.