– Обещаю сказать Норбриджу, что это твоя идея, чтобы он тебя похвалил, – заверила друга Элизабет.

– Хвала, – произнёс Фредди. – Халва.

Элизабет потёрла лоб в притворной досаде.

– Просто работай над брошюрой, ладно?

* * *

Тем вечером, после увлекательной демонстрации искусства складывания бумаги прославленным оригамистом Аристотелем Шлиманном в Грейс-холле, Элизабет пожелала Фредди доброй ночи. Днём она так усердно работала над пазлом и брошюрой – а потом ещё час каталась на катке возле озера Луны, – что была совершенно вымотана. Однако она передала идею Фредди Норбриджу, и тот заявил, что немедленно начнёт планировать субботний вечер.

– Великолепный план, – сказал он. – Так мы и сделаем. Я даже могу попросить Фуонг Нгуен дать нам частный концерт на литофоне. Она будет выступать на Пасху в Грейс-холле, но я попрошу её приехать на день раньше, чтобы ужин стал ещё более особенным.

– На литофоне? – переспросила Элизабет.

– Это что-то вроде вибрафона, но с камнями. Она одна из лучших во всём мире исполнительниц, и нам очень повезло, что она приедет в «Зимний дом» на выходных, потому что через три дня после этого у неё дела в Новосибирске. В общем, план мне нравится. Так мы и поступим!

* * *

Той ночью Элизабет никак не могла уснуть, так что она допоздна просидела на диванчике, читая «Испытания Слолигана Кроу». Когда колокольчики на Башне пробили полночь, девочка встала и выглянула в окно, за которым простиралось замёрзшее озеро Луны, и подумала о статуе своей матери, стоящей на дальнем его берегу. С того первого раза, как Норбридж показал ей через свой телескоп белый мраморный памятник на постаменте, Элизабет ужасно хотелось взглянуть на него вблизи. Ей говорили, что летом туда легко попасть – по озеру на лодке или через лес, но зимой, когда снег становится тем глубже, чем дальше ты отходишь от «Зимнего дома», и речи не могло быть о том, чтобы предпринять попытку добраться до статуи. Однако Элизабет думала, что если несколько следующих дней выдадутся бесснежными, мистер Обрастофф мог бы расчистить дорогу к противоположному берегу, и она сумела бы доехать туда на лыжах. Она подумала о статуе – прекрасной и белоснежной, возвышающейся над ледяным берегом озера в ожидании.

Элизабет повернулась и уставилась на книгу, которую оставила на диване. Внутри неё поднялось ощущение, она сфокусировалась, и книга начала дрожать. Элизабет уже собиралась заставить том спрыгнуть с дивана, когда на неё снизошло какое-то особое волнение, и она бросила начатое. Девочка повернулась к окну и снова выглянула – там, над каменным мостиком, висела та же странная пурпурная дымка, которую она уже видела раньше. Элизабет наблюдала, выжидая, – туман рассеялся, и, как и в прошлый раз, она засомневалась, а правда ли что-то видела. Колокольчики умолкли: глубоко под землёй что-то заворочалось, и пол слабо задрожал.

«Полночь, – подумала она. – Час, в который на позапрошлое Рождество я вернула к жизни дух Грацеллы».

Элизабет прислушалась к утихающей тряске. Ей показалось, что она слышит – где-то в отдалении – то же гудение, которое раздавалось за стеной в мастерской Фредди, за которым она последовала несколько месяцев назад, прежде чем оказаться в ходах под Зимним домом и раскрыть секрет второй волшебной вещи Райли Грейнджера. Элизабет замерла, совершенно не двигаясь, и стала ждать.

«Что-то произошло», – подумала она и двинулась к двери. Открыв её, она увидела нечто такое необъяснимое, что задумалась, не повредилась ли рассудком от недоумения и страха: по коридору плыла тонкая пурпурная дымка, туманное облачко, которое отчего-то обладало красноватым оттенком. Элизабет потрясла головой – и дымка пропала, оставив, впрочем, после себя что-то мрачное и гиблое, какой-то зловещий отпечаток, и девочка почувствовала, как внутри неё узлом завязывается отчаяние, хоть она и не понимала, почему. Глаза начали слезиться, будто их раздражал загрязнённый воздух.

Она закрыла дверь и бросилась по коридору; добежав до лестницы и миновав её, она осознала, что направляется к комнате 333. Элизабет притормозила и вгляделась в коридор. Завернув за последний угол, она обнаружила, что в тупике лицом к ней стоит Лена с таким видом, будто ждала её появления.

– Лена? – позвала Элизабет, хоть и знала, что Лена её не слышит. – Всё в порядке?

Пожилая женщина подняла руку. В ладони она сжимала книжицу с чёрной обложкой.

– Что это? – Элизабет сделала шаг вперёд. Лена продолжала стоять, не опуская руки, и Элизабет подошла ещё ближе. С ноткой нетерпения в движениях Лена протянула ей книгу.

– Вы хотите, чтобы я это взяла? – спросила Элизабет.

Лена не двигалась с места и слегка встряхнула книгу. Элизабет забрала её у Лены, и та уронила руку. Из дальней части коридора раздался какой-то звук.

– Всё в порядке? – спросил появившийся из-за угла Густаво, когда Элизабет оглянулась.

– Я нашла здесь Лену, – ответила она, стискивая книгу. – Я не знаю, что она делает.

– В последнее время такое происходит всё чаще, – спокойно сказал Густаво и посмотрел на Лену. – Мисс Фоллс? Я отведу вас в вашу комнату, хорошо?

Пожилая леди глядела в пол; она казалась совершенно обессиленной, и когда Густаво подошёл к ней, просто позволила ему взять себя за руку и увести от двери.

– Мы вам поможем, мисс Фоллс, – сказал Густаво. Через плечо он тихо бросил Элизабет: – Я её уведу. Вам, пожалуй, тоже следует вернуться к себе в комнату.

Когда они скрылись, Элизабет присмотрелась к чёрной книге – очень старой и потрёпанной, без каких-либо знаков на обложке. Она открыла первую страницу и прочла: «Киона Фоллс – Дневник».

«Зачем Лена дала его мне?» – подумала Элизабет и поняла, что его нужно вернуть при первой же возможности. Она предположила, что Лена, в силу путаницы в её голове, взяла дневник с полки Кионы, а потом ни с того ни с сего отдала его, не понимая, что делает.

Над страницами примерно в середине дневника торчала красная закладка, и Элизабет открыла его на этом месте и прочла следующее: