Все это было разрушено капитализмом третьей стадии. С самого начала он проявлял неумеренные аппетиты и стре­мился разрушить всю систему социальной безопасности. его базовая идея заключается в том, что в мире, где конку­ренция является основой взаимоотношений между инсти­тутами и организациями, социальное не должно мешать свободной игре рынка. С тех пор как был запущен процесс дерегламентации, наемные работники стали свидетелями постепенного исчезновения социальных гарантий и прав, завоеванных ими в профсоюзных боях. Причем происхо­дило это как при правых, так и при левых правительствах. Параллельно этому информационный характер нового ка­питализма (стремление производить как можно больше то­ варов и услуг, задействуя при этом как можно меньшее ко­личество людей) привел к тому, что экономический рост стал «богатым на безработицу» (Ален Лебод), а гибкость выразилась в потере статуса и ценности наемного труда, в нарастающей неустойчивости и отчуждении.

Безработица из конъюнктурной стала структурной. С одной стороны, мы присутствуем при упадке сельскохо­зяйственных и промышленных профессий, к которому добавляются бюджетные ограничения, препятствующие созданию новых рабочих мест в общественном секторе и ограничивающие его в секторе частном. С другой сторо­ны, большие промышленные предприятия не стремятся к созданию новых рабочих мест, но, напротив, ищут пути их сокращения в целях увеличения доходности.

Растущее влияние пенсионных фондов сказалось и на управлении предприятиями. «Они принимают во внимание лишь увеличение доходности собственных фондов и при­ былей акционеров. Приоритетной целью является не рост промышленности, как в фордистскую эпоху, но максималь­но эффективное получение прибылей. Поэтому необходи­мо закрытие тех производственных мощностей, которые недостаточно рентабельны, а точнее, не отвечают завышен­ным нормам доходности, устанавливаемым акционерами. При этом новом режиме сокращение предприятий и рабо­чих мест становится инструментом регулирования»17.

Ранее предприятие, приносившее больше прибыли, расширялось. В этом состояло общественное оправдание прибыли: чем больше прибыли приносили предприятия, тем меньше безработицы было в стране. Сейчас мы стал­ киваемся с обратной ситуацией. Акционерное общество Michelin объявляет об увеличении своей прибыли на 22 % и тут же сокращает количество персонала на 7500 человек.

Правительство Лионеля Жоспена в 1997 г. утверждает за­крытие завода Renault в Вильворде, а американские инве­стиционные фонды, контролирующие значительный пакет акций этой компании, рукоплещут этому решению и объ­являют о повышении доходности на 5 %. Безработица так­ же становится фактором прибыли, по крайней мере в крат­косрочной перспективе, так как в долгосрочной она ведет к снижению потребления. рост же рабочих мест осущест­вляется за счет краткосрочных и сезонных работ. Иными словами: чем хуже для общества, тем больше прибыли.

Либеральные экономисты были убеждены в том, что рыночное общество — наилучшее из тех, которые можно представить. надо только стимулировать стремление к тру­ду и снижать нетрудовые доходы, т. е. социальные гарантии и выплаты, осуществляемые государством. С одной сторо­ны, создается структурная безработица, с другой — все меньше и меньше делается для безработных.

Отчуждение, являющееся результатом этого процесса, фундаментально отличается от того отчуждения, которое испытывали трудящиеся при первом капитализме, стремив­шемся исключительно к эксплуатации их рабочей силы. Появление сетевого мира сопровождается новыми форма­ ми отчуждения, вытекающими из различия способностей, но также мобильности и способности к адаптации. не­ квалифицированные работники, лишенные необходимых навыков в секторах наиболее интенсивной экспансии ка­ питала (абстрактного мышления и технической компетент­ности), все более и более становятся не просто безработ­ными, а бесполезными. «В топике сети, — пишут Болтански и Шапелло, — понятие „общего блага“ становится все более неопределенным, так как достаточной неопределенной яв­ляется сама принадлежность или непринадлежность к сети. Таким образом, непонятно, для кого это благо является об­щим и между кем устанавливается справедливый баланс»18. В сетевом мире социальная справедливость лишена смысла.

Те, кто проходит сквозь «ячейки» сети, определенно исклю­чаются из нее. Бернар Перре справедливо отметил, что из­бирательное и волатильное общество «основано на усколь­зании от того, что ему не соответствует, и потому является генератором отчуждения».

Для того чтобы замаскировать этот сдвиг, сторонники «новой экономики» говорят о том, что наивысшей целью является создание прибыли для акционера (share holder value). Жак Жюльяр отмечает: «Долгое время идентифи­кация между дирекцией предприятия и самим капиталом была тотальной. Во французской классической системе фи­гура генерального директора, бывшего одновременно пред­седателем административного совета и директором пред­ приятия, олицетворяла эту идентификацию акционера и патрона. В настоящее время автономизация капитала, являющаяся результатом увеличения веса пенсионных фон­дов, делает последнего высшим контролером рентабель­ности предприятия»19.

В результате акционеры становятся все более важным элементом системы. Отныне именно они, а не патронат, рас­поряжаются хозяйственной активностью и инициируют слияния и увольнения для увеличения своих прибылей. Это хорошо видно во Франции, где именно акционеры были арбитрами при биржевой схватке БНП, «Париба» и «Сосьете Женераль», в то время как Министерство финансов огра­ничивалось позицией простого наблюдателя. Статус акцио­неров в настоящее время позиционируется как чудо как ли­бералами, так и сторонниками «народного капитализма», всерьез считающими, что прослойка акционеров является воплощением старой мечты об обобществлении предприя­тий трудящимися20.

Наемные работники­акционеры находятся в почти ши­зофренической ситуации «двойной связи». С одной сторо­ны, как наемные работники они заинтересованы в осво­бождении от «жесткой дисциплины капитализма», они должны протестовать против слишком рискованных прак­тик извлечения прибыли. В то же время, будучи акционе­рами, они заинтересованы в усилении подобных практик. С другой стороны, их интересы как наемных работников противоположны их интересам как акционеров, потому что в качестве держателей акций они заинтересованы в свора­чивании социальной политики, а в качестве наемных работ­ ников заинтересованы в ее расширении. Доминик Пилон констатирует: «Эти саларье­рантье теряют дважды. Как са­ларье (наемные работники) они несут на своих плечах всю тяжесть последствий политики „гибкости“, заключающейся в стремлении увеличить прибыли любой ценой. Как рантье они принимают на себя первый удар от нестабильности фи­нансовых рынков»21. Основная часть капитала остается сконцентрированной в руках очень ограниченного количе­ства людей. наемные работники­акционеры в отсутствие четкой фиксации их реальных полномочий на предприяти­ях превращаются в простую добавку к наследственному се­мейному капиталу олигархов.

Замещение старого «зарплатного» капитализма капита­лизмом нового типа, в котором основную роль играет рас­пределение доходов от акций, лишь усиливает неравенство. Система опционов, которую практикуют акционерные об­щества с высокими темпами роста для того, чтобы вознаградить своих руководителей, способствует колоссальному обогащению последних. Капитал всегда вознаграждает себя больше и лучше, чем труд. Тот факт, что рост биржевых ко­тировок превышает реальный рост производства, означает лишь, что часть произведенной стоимости, не включенная в эти котировки (в частности, зарплаты), уменьшается.