Он пристально осмотрел меня с головы до ног, задержавшись на лице. Я знала, что он изучает малейшие движения и анализирует мои чувства. Его собственная непроницаемая маска вернулась на место. Я надеялась, что кажусь достаточно сильной, чтобы выдержать любые его слова. Но усомнилась в этом, когда он слегка нахмурился.

– Я… Я нанес визит мисс Уайтхолл…

– Ладно. – Я резко подняла руку. Он закрыл рот и напрягся. – Пожалуйста. Не хочу быть грубой, но мне немного нехорошо. Я… Я не могу об этом слышать, или меня вырвет. Это чересчур.

Томас переключил внимание на мой живот, у него на лбу пролегла тревожная складка.

Во имя любви королевы, я не беременна. Бдительная кузина неделями заставляла меня пить травяные чаи. Задолго до того, как мы с Томасом осуществили… Я выдохнула. Нужно найти другую тему.

– Не хочешь ли… Я собираюсь изучать дневники Натаниэля. Можешь присоединиться.

Я подняла голову в тот момент, когда он поморщился.

– Если хочешь.

Размышляя, он беспокойно похлопывал себя по бедру. Наконец подтянул ближе свое кресло и положил перед собой дневник. Он мог насмехаться над моим любопытством, но был заинтригован в равной степени. Мне немного полегчало. Нам гораздо легче друг с другом, когда решения ждет очередная загадка.

– «Le bon Dieu est dans le détail»[9], – благоговейно произнес он. Я сдвинула брови, и он добавил: – Флобер.

– Я имела в виду фразу, Кресуэлл. – Не в силах сдержаться, я закатила глаза. Только Томас в такой момент может цитировать на французском автора «Мадам Бовари». Воистину его любовь к театральным эффектам не знает границ. – «Бога в деталях» нужно заменить на «дьявола».

Он рассмеялся.

– Правда. В этих дневниках дьявола точно нет ничего святого.

Бабушкин кабинет

Пятая авеню, Нью-Йорк

7 февраля 1889 года

Несколько часов спустя мы с Томасом работали в привычном, мирном ритме. Сэр Исаак пытался помогать, несколько раз сбив лапой перья со стола. Я испепеляла его взглядом, а Томас заливался смехом. Но когда кот стащил любимую ручку Томаса, то оказался на подушке и принялся вылизываться как ни в чем не бывало.

Однако на этом вся веселость заканчивалась. От нашего материала для чтения внутренности завязывались узлами. Я с трудом заставляла себя узнавать эту тайную и жуткую сторону своего брата. Не один раз мне приходилось закрывать дневник и собираться с духом, прежде чем продолжить. Затея вышла масштабной: в наших руках оказалось больше сотни блокнотов, некоторые были заполнены мелким почерком от корки до корки, в других разрозненные мысли записывались вразнобой через несколько страниц. Почерк менялся в зависимости от настроения Натаниэля: чем более дикой и бредовой была идея, тем неразборчивей почерк.

Однако рисунки оставались до жути аккуратными. Брат всегда был перфекционистом. Начиная с тщательно напомаженных волос и заканчивая превосходно сшитыми костюмами. Несмотря на то, что он натворил, мне его не хватало.

Мой чай с розой и гибискусом так и стоял нетронутым, давно остыв и перестав распространять аромат. Теперь он походил на чашку с остывшей кровью. В памяти всплыли воспоминания о другом времени и месте. Натаниэль держал в своей лаборатории бутылку свернувшейся крови. И теперь я задумалась, была ли она животной или человеческой?

– Поверить не могу, что он проводил столько отвратительных экспериментов. – Я плотнее закуталась в плед из синели. – Вивисекция. – Меня чуть не вырвало на один из его рисунков с животным, с которого заживо содрали кожу. Брат не утаил ни одной подробности истязаний. – Не понимаю. Мой брат любил животных. Он плакал в подушку, если не удавалось спасти бездомного котенка. Как он мог совершить такое? Почему я раньше не заметила в нем этой злобы?

Томас вздохнул, не поднимая головы от своей книги.

– Потому что ты любила его. Объяснять странности в его поведении нормально. Любовь чудесна, но, как и в большинстве сил природы, в ней уживаются свет и тьма. Я считаю, что в некоторых случаях чем сильнее любовь, тем больше мы игнорируем то, что очевидно окружающим. Ты не видела признаков, потому что не могла. Дело не в твоей неспособности, а в самосохранении.

– Или отрицании, – фыркнула я.

– Возможно, – пожал плечами Томас. – Если бы ты приняла правду о брате, то была бы вынуждена столкнуться с собственной тьмой. Ты бы узнала, что твои нравственные нормы не определяются такими понятиями, как черное или белое, плохо или хорошо. Большинство людей избегают такой степени самокопания, которая заставляет осознать, что мы злодеи. Хотя бы отчасти. Но при этом в каждом из нас заложена способность быть героем. Мисс Уайтхолл может счесть меня злодеем за попытки разорвать помолвку, а ты за те же самые действия посчитала бы героем. На том или ином этапе мы все для кого-то герои, а для кого-то злодеи. Все дело в точке зрения. И это меняется так же часто, как фазы луны.

Весьма мрачное рассуждение. И мне не хотелось вникать в подробности.

– Вот. – Я подвинула к Томасу конверт со штампом «Лично в руки». – Дядя получил его утром. Дает веские основания предполагать, что Потрошитель совершил еще одно убийство двадцатого декабря.

Томас принялся читать протокол, а я вернулась к дневникам Натаниэля. По крайней мере попыталась.

– Повтори все, что сказал твой дядя. – По его ровному голосу я поняла, что внутри Томаса бушует буря. – Мне надо знать все подробности.

– Хорошо…

Я рассказала ему все, что смогла вспомнить, о смерти мисс Роуз Майлетт. Томас слушал внимательно, молча и совершенно бесстрастно, несмотря на стиснутые челюсти. Он вежливо поинтересовался, что дядя говорил о Блэкберне, а затем вновь погрузился в дневники с сосредоточенностью оголодавшей собаки, грызущей кость.

Он не произнес вслух, но я заметила на его лице тот же страх, что промелькнул у дяди. Роуз Майлетт могла оказаться завуалированным предупреждением насчет меня. Правда это или нет, но я отказываюсь отступать перед безумцем, который охотится на женщин.

Шло время, часы на каминной полке пробили десять. Я подняла руки над головой и потянулась сначала в одну сторону, потом в другую. Нынче я скрипела громче некоторых деревянных стульев.

– Не уверена, что здесь мы найдем что-то полезное, указывающее на личность Джека-потрошителя или его возможное местонахождение, – сказала я. – Пока что все это только расстраивает.

– Не так сильно, как возможность еще одного убийства Потрошителем.

Томас окинул меня взглядом, как будто хотел убедиться, что я, насупившись, все еще сижу рядом.

Пролетело еще полчаса. Я моргнула от удивления, обнаружив перед собой тарелку с кусочками торта и двумя вилками. Шоколадный с шоколадно-кофейной глазурью и малиновой начинкой. Рядом стоял стакан молока с воздушной пенкой.