Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бабушка отстранилась, и ее взгляд смягчился.
– Ты очень сильно его любишь.
– Да. – Я теребила перчатки, не глядя на бабушку из-за страха, что снова разревусь. – Я люблю его так, что иногда это меня пугает.
Она обняла меня и погладила по голове, как делала, когда я была маленькой. Не помню, как я заплакала, но слезы безмолвно текли по лицу. Бабушка сделала вид, что не замечает этого, и ласково заговорила:
– Будет, будет, дитя. Хотя я не люблю это признавать, но тебя назвали в честь двух энергичных женщин. Твоей бабушки Роуз и меня. – Я зарыдала сильнее, и бабушка обняла меня крепче. – Знаешь, твоей маме нравилось имя Одри. – Я поняла, что она улыбается, и, хотя знала эту историю наизусть, снова прислушалась, как будто впервые. – «Благородная сила». Малина хотела, чтобы ты обладала сильной волей и разумом. Думаю, она была бы довольна, видя, как ты стремишься к своим целям. Она хотела, чтобы ты была доброй, как твоя бабушка Роуз. Такой же прямолинейной, как твоя любимая бабушка, я. И не боялась быть собой. Как она. Ты помнишь, что она говорила про розы?
Я вытерла последние слезы и кивнула:
– У них есть лепестки и шипы.
– Не надо бояться, дитя. – Уверенный бабушкин голос был бальзамом для моего разбитого сердца. – Ты происходишь из длинной череды женщин, чьи кости из стали. Твоя мама велела бы тебе быть храброй, даже когда ты этого не чувствуешь. Она хотела бы видеть тебя счастливой.
– Я скучаю по ней, – прошептала я, вдруг осознав, что давно не произносила это вслух. – Каждый день. Беспокоюсь, понравилась бы ей та жизнь, которую я выбрала. Она отличается от общепринятых…
– Ха! Условности, – отмахнулась бабушка. – Не переживай из-за такой ерунды, как условности. Я знаю свою дочь. Она гордилась тобой и Натаниэлем. Вы были самыми яркими звездами в ее вселенной. Безусловно, она любила вашего отца, но звездочками ее души были вы, дети.
Некоторое время мы молчали, потерявшись каждая в своих воспоминаниях о маме. Мои причиняли боль. Мама не отходила от моей постели, когда я горела в лихорадке. Она отказывалась поручать уход за мной кому-нибудь другому и настаивала, что будет делать это сама.
Благодаря ее неустанной заботе я выздоровела после скарлатины. А она нет. Ее и так слабое сердце не справилось с инфекцией. Она боролась достаточно долго, чтобы увидеть меня здоровой, после чего умерла у меня на руках. Я никогда не чувствовала себя такой одинокой, как в тот день, несмотря на присутствие отца и брата. Ее смерть была самым большим мотивирующим фактором в моем стремлении заниматься наукой и медициной.
Иногда, в самые сокровенные моменты, я думала, кем стала бы, если бы она выжила.
Наконец бабушка выдохнула, и я напряглась в ожидании того, что было истинной причиной этого визита.
– Я внесла определенные… изменения… в свое завещание, – сказала она. Я посмотрела на нее, поскольку ожидала совсем других слов. Бабушка хитро улыбнулась. – Все должно было поделиться поровну между тобой и братом, но с его смертью…
Она вздохнула. Ее проницательный взгляд вонзился в меня, словно нож. Мы скрыли от нее подробности смерти Натаниэля, и по ее лицу я поняла, что она об этом знает, но позволяет мне хранить мои тайны. Пока что.
– Тебе придется остерегаться тех, кто станет шептать сладкие речи тебе на ушко.
– О чем вы говорите? – Я даже не представляла, как смогу флиртовать с кем-либо. Это было немыслимо. – Кто станет ухаживать за мной так скоро?
Бабушка фыркнула.
– Надеюсь, не скоро. Я пока не планирую покидать этот мир. Но когда это случится, через много лун, ты станешь наследницей. Все это, – она обвела рукой комнату, хотя я поняла, что она имела в виду весь дом, – станет твоим. А также недвижимость в Париже, Лондоне, Индии и Венеции.
Сердце забилось медленнее.
– Бабушка… я не могу… это очень щедро с вашей стороны, но…
– Но что? Ты хочешь, чтобы я на смертном одре набила карманы и забрала деньги в следующую жизнь? – Она обиженно засопела. – Правильный ответ «спасибо».
Я стряхнула потрясение и сжала ее руки в своих.
– Спасибо, бабушка. Правда.
Оставшись незамужней, я унаследую все бабушкино состояние. Может быть, я и не выйду замуж за любовь всей своей жизни, но буду счастлива в браке со своей профессией и смогу безбедно жить, ни от кого не завися. Меня опять начали душить слезы, совсем по другой причине.
– Ну-ну. Не пятнай шелк, дорогуша. – Она дала мне платок, такой желтый, что невозможно было оставаться грустной. – Расскажи мне о своем Томасе.
Я развалилась на кушетке, откинув голову на спинку, и уставилась в потолок, расписанный под ночное небо. Разглядывая созвездия, я поняла, что некоторые из них есть на картине с орхидеей, которую Томас подарил мне в Румынии.
– Как тебе известно, он помолвлен с другой, – сказала я, не желая вдаваться в подробности. Бабушка ущипнула мою коленку, и я вскрикнула от неожиданности. Сердито глядя на нее, я потерла ноющее место и сдалась. – Не самая приятная тема для меня в данный момент. Какая разница, будешь ты знать о нем больше или меньше? Мы не можем заключить брак. По закону он принадлежит ей. От этих мыслей мне становится только хуже. А я и так ужасно несчастна.
– Хорошо. – Она одобрительно кивнула. – Тебе нужно выпустить эту горечь. Чем больше ты сдерживаешься, тем больше она тебя отравляет. Ты же не хочешь, чтобы инфекция распространилась и на другие сферы твоей жизни?
Я скривила губы от отвращения. Какая приятная мысль. Сравнить разбитое сердце с нуждающимся во вскрытии нарывом.
– Что сделано, то сделано. Я контролирую ситуацию не больше Томаса. Он не может пойти против отца; герцог сделал это практически невозможным. Тогда скажи, что даст повторение этих тлетворных эмоций? Если задумываться о вещах, которые я никогда не получу, становится только хуже.
Бабушка отняла у меня трость и властно стукнула ею по полу.
– Борись. Борись за желаемое. Не упивайся горем и не сдавайся. Дитя, урок не в том, чтобы лечь и позволить себя заколоть. А в том, чтобы подняться снова и дать сдачи. – Ее глаза сверкнули. – Ты упала. И что? Так и останешься хныкать над разбитыми коленками? Или отряхнешь юбки, поправишь прическу и пойдешь дальше? Не теряй надежду. Она одно из лучших оружий.
Я захлопнула рот. Спорить бесполезно. Бабушка явно не понимала всю безвыходность нашей ситуации. Я отпила чай и выдавила улыбку. Я не стану уничтожать ее оптимизм, как получилось с моим. Она покачала головой, не обманувшись моим спектаклем, но мы больше не говорили о невозможном.
Бабушкина парадная прихожая
Пятая авеню, Нью-Йорк
7 февраля 1889 года
Солнце давно уступило власть луне, когда Томас вернулся в бабушкин дом. Серебристые лучи придавали его лицу потусторонний вид, заостряя и так резкие черты. Свет и тьма. Воплощение резких контрастов, как и наша работа.