– Любовь, – произнес он. – Вот что случилось.

– Взять его! Взять мятежника О'Донахью!

Команды раздались из арочного проема дверей зала ожидания.

Айдан поднял голову:

– Какого черта…

Она схватила его за руку и потащила со всей силой, на которую была способна.

– Бегите! – отчаянно взмолилась девушка. – Они хотят вас арестовать.

Но вместо того чтобы прислушаться к ее мольбам и бежать, он только выпрямился, расставил ноги и свысока взирал на устремившихся к нему стражников и солдат. Капитан гвардии повторил свой приказ:

– Закрыть двери! Арестовать мятежного ирландского лорда.

Сильные руки схватили Пиппу и оттащили ее от Айдана. Она сопротивлялась, выкрикивая ругательства, но ее голос утонул в рокоте голосов и топоте сапог. Вспомнив приемы, усвоенные от уличных бузотеров, она бросилась в атаку на тех, кто удерживал ее, нанося им удары руками и локтями, глазами отыскивая предмет, которым можно драться.

Но их оказалось слишком много. Сильные руки держали ее. Смешно, но она прекратила драться, чтобы взглянуть на Айдана.

Он возвышался над гвардейцами, но около дюжины солдат окружили его, делая побег невозможным. Он напоминал огромного оленя в окружении ледящих дворняжек.

Они встретились взглядом, и она почувствовала, как ее сердце окаменело. Глаза О'Донахью Мара были полны ненависти и обвинения.

Боже праведный. Он решил, что это она предала его.

«Так вот он каков, – мрачно думал Айдан, – величественный лондонский Тауэр».

Ему отвели камеру в башне Бошамп, где многими годами ранее Гилфорд Дадли страдал и томился по своей леди Джейн до того, как его казнили. Камера была шестиугольной. Каменные стены освещали лучи солнца, проникавшие сквозь бойницы, из которых открывался вид на Темзу с одной стороны и на покрытый травой вал Тауэра – с другой.

Тот самый, на котором выставлялись головы казненных, а их было немало.

Он расхаживал по камере как лев в клетке. Прошло уже три дня и три ночи, и никто, кроме смотрителя и стражи, не приходил нарушить его одиночество. Никто так и не объявил ему причину ареста.

Хотя он ее знал.

Мебель в камере, хоть и малочисленная, была дорогая. Мореного дуба кровать и стол, на столе – шахматная доска. Его дневная пища, к которой он не притрагивался, подавалась на серебряном подносе.

Айдан вздохнул, подошел к бойнице, положил ладони на решетку. Ярость разгоралась внутри его. Он не мог понять, кто злил его больше: Ревелин из Иннисфалена, который советовал оставаться в Лондоне, он сам, который последовал этому совету, или Пиппа, из-за которой его арестовали.

Там, в галерее Уайтхолла, она подарила ему поцелуй Иуды. Как быстро она покинула его.

Из Ирландии пришли плохие новости. Мятежники обстреляли горящими стрелами резиденцию Броуни в Килларни. Участниками мятежа в основном были свободные граждане из низших сословий. Не очень умные и не очень совестливые.

Айдан отдал мятежникам приказ срочно отойти и ждать его возвращения. Скорее всего, Ревелин или не получил его ответа, или проигнорировал его. Мятежники захватили заложников-англичан.

Тревога охватила Айдана. Он боялся, но не за себя. Последние несколько лет излечили его от чувства страха перед смертью.

Нет, он боялся за своих соотечественников. Что с ними станется, если саксы начнут мстить им. Айдан не понаслышке знал о суде, который вершили англичане в Ирландии.

Правосудие вершилось… или завершалось… бессмысленной, жестокой массовой резней.

Старики, женщины и дети изгонялись из своих домов и вырезались, как скот. За мужчинами охотились по лесам и поднимали их на шпаги и пики. Женщин бесчеловечно насиловали и бросали умирать или рожать детей от тех, кто был с ними беспощаден.

Граница между зверством и мирным решением была тонкой и хрупкой. До настоящего времени сохранялось равновесие. Теперь шесть саксов оказались в руках ирландских мятежников, Айдан же был, как и они, узником. Но в руках Короны.

Ничего не произойдет, пока одна из сторон не нарушит равновесия.

Мурашки пробежали по его телу от этой мысли. Айдан отошел от окна. И очень долго стоял без движения, глядя на стол, где стоял поднос с мясом и вином, приготовленными для него.

Он положился на судьбу. С невероятной прозорливостью он увидел выход из положения.

Возможно, он еще в состоянии будет принести пользу своему народу, если умрет своей смертью.

Не по сезону холодный ветер гнал обрывки мусора впереди Пиппы. Она плотнее укуталась в шаль и нагнула голову, убыстряя шаг.

Дамы из окружения королевы предупреждали ее о запрете покидать дворец без официального разрешения.

– Пошли все в задницу, – прошептала она, и ее слова подхватил ветер.

– Эй, красавица, – услышала она грубоватый оклик и заметила двоих солдат с фляжками, направившихся к ней наперерез. – Идем с нами, мы согреем тебя.

За недели, проведенные с Айданом, она позабыла мерзопакостное ощущение надвигающейся угрозы насилия. Но она не забыла, как избавляться от тупых животных.

Как и в прежние времена, она прикусила губу до крови. Боль была настолько привычной, что она даже не вздрогнула. Она сплюнула кровь под ноги солдат.

– Хотите испытать судьбу со мною, парни?

Они шарахнулись прочь, прячась в дверях ближайшей таверны.

Она облизала кровоточащую губу и ускорила шаг. Сердце ее учащенно забилось при виде ворот дома Ламли.

«Только бы застать кого-нибудь», – подумала она.

Но никто не встретил и не поприветствовал ее у ворот дома. Она вошла во внутренний двор.

Двор поражал своим безжизненным видом. Ее одолели воспоминания.

Их невозможно было остановить или не обратить на них внимания. Она не знала, что воспоминания бывают столь печальными и столь нежными одновременно.

Вот под этим грушевым деревом она показывала Айдану фокусы, и он переставал хмуриться и начинал смеяться. Вон у того дерева она показывала ему приемы карманного воришки, а потом приемы защиты без оружия, которым ее обучил один восточный акробат. На верхней площадке лестницы она сидела с Айданом и объясняла ему сложности игры в кости, а лучи солнца подсвечивали его со спины, образуя над головой настоящий нимб.