— Он удалил из компьютера весь мой доклад! Доклад о викингах! Я написал его и должен был сдать завтра, а он стер его. Что мне делать, черт возьми! — выкрикнул он срывающимся голосом.

Биргитта попыталась обнять сына, но тот вырвался, бросился в прихожую и схватил куртку:

— Все, я ухожу! Больше не могу, черт подери, жить с ним! Он больной на всю голову, а вы все ему потакаете!

Эрик надел кроссовки и распахнул дверь. Биргитта с криком бросилась за ним, но было уже поздно. Он исчез.

Мартин побежал вниз, мы с Эйрой последовали за ним. Биргитта вернулась в кухню, всхлипывая без слез, и это выглядело так странно, словно ее тошнило при пустом желудке. Мне было безумно жаль ее.

На первом этаже был длинный коридор. Двери из него вели в комнаты мальчиков, спальню Мартина и Биргитты и в прачечную. Одна из дверей, очевидно, в комнату Эрика, была распахнута, там на полу сидел Арвид и хохотал. От смеха он даже упал на пол. Но смеялся он не злобно, а скорее радостно.

Мартин схватил его за руку:

— Что ты натворил? — прошипел он, рывком поднимая сына на ноги. Я пробралась к компьютеру. Экран действительно был пуст. Только ослепительно белый лист открытого документа безразлично подмигивал мне.

— Я? Почему всегда я? Я ничего не делал! Только хотел помочь ему немного! Он что-то писал, я встал сзади и увидел, что он сделал ошибку. Ну, я и нажал на кнопку, чтобы ее исправить. Почему вы всегда считаете меня виноватым? — возразил Арвид тоном несправедливо обиженного.

Мартин так резко отпустил сына, что тот чуть снова не упал. Потом сел за компьютер — посмотреть, можно ли спасти положение. Но спасать было нечего. Я стояла за спиной у Мартина, глядя на экран. Документ назывался «Викинги», но какие бы клавиши Мартин ни нажимал, на экране не восстановилось ни слова. Эрик сказал правду.

— Очень жаль, что так получилось, — спокойно продолжал Арвид. Теперь он сидел в кресле в углу комнаты. — Тем более что Эрик написал почти сто страниц. Но я могу помочь ему. Могу. Так я ему и сказал. Только меня никогда никто не слушает. Все только орут на меня.

Я не услышала в этих словах никакого подвоха. Посмотрела на него: он не казался огорченным или рассерженным. Напротив, его лицо светилось от удовольствия или, скорее, от самодовольства. Выражение его глаз напомнило мне Карину, когда она смотрела на то, что раньше было лицом ее мужа.

На первый взгляд, это был симпатичный десятилетний мальчик. Темные глаза, густые ресницы, вьющиеся темные волосы. Неужели так выглядит зло? Он сделал все это нарочно? С умыслом?

Биргитта однажды в разговоре со мной назвала своего младшего сына злом во плоти. Это было во время одного из редких визитов ее матери, которая осталась с детьми и отпустила Биргитту отдохнуть в кафе. Мы сидели там и пили кофе с пирожными, когда Биргитта вдруг сказала: «Больше всего меня пугает то, что я чувствую в нем зло».

Она говорила, что дети часто проявляют жестокость, например, убивая животных, чтобы похоронить их, но у Арвида этот период явно затянулся. Он с удовольствием подрезал крылья птицам и наблюдал, как они дергаются на земле, не в силах взлететь, отрывал лапки лягушкам и смотрел, как они умирают, охотно кормил кошку живыми птенцами. А потом утопил ее в бочке. Арвид обожал портить игрушки других детей, при этом выбирая самую любимую, потеря которой была невосполнима. И всегда находил своим поступкам объяснения, которые успокаивали даже самых разъяренных родителей.

Биргитта сказала, что непрестанно гадает, за что ей послано такое наказание. Что она сделала не так? По ее словам, Арвид нередко будит ее по ночам, утверждая, что не может уснуть, но ей кажется, будто он стоит за дверью и ждет момента, когда она уснет, чтобы ворваться в спальню и растолкать ее.

— С тех пор как он родился, я мечтаю только об одном — выспаться, — призналась она и добавила, что ее лихорадит от постоянной усталости. — Уж лучше бы он был инвалидом или физически неполноценным. Конечно, это тоже ад для родителей, но думаю, нам было бы легче с ним справиться. Он чувствовал бы, что мы любим его, и отвечал нам тем же.

Я смущенно пробормотала, что большинство детей не различают добро и зло, и тем не менее вырастают вполне законопослушными гражданами и охотно делают пожертвования в какой-нибудь фонд защиты детей или борьбы с раком. И что вряд ли можно назвать Арвида воплощенным злом, если вспомнить историю человечества и жестокое время, в которое мы живем. Биргитта сменила тему и заговорила о новом проекте Мартина, но я видела по ее глазам: она со мной не согласна.

Мартин подошел к Арвиду, встал перед ним на колени и взял его руки в свои.

— Почему всегда ты? — Он покачал головой. — Это я спрашиваю: почему ты всегда хочешь насолить брату? Ведь сделай ты добрый поступок, он отплатил бы тебе сторицей! Разве не видишь, что он хотел бы любить тебя, но ты ему не позволяешь!

Арвид посмотрел на отца.

— А может, я не хочу, чтобы он меня любил. Мне вообще не нужно, чтобы меня любили. — Он произнес это так спокойно, что мне показалось, будто это говорит не ребенок, а кто-то совсем другой. Чья же душа вселилась в его тело и творит теперь все эти безумства?

Биргитта тоже спустилась вниз. Она стояла молча и наблюдала за происходящим. Я обняла ее, но она никак не отреагировала на это, и я отошла в сторону.

— Теперь мне придется сидеть ночью и писать доклад о викингах заново, — сказала она погасшим голосом. Я представила, как она и Эрик вместе пишут доклад. Час ночи. Два. Три. Потом пара часов сна. В половине седьмого ей нужно разбудить Арвида, заставить его умыться и одеться и отправить в школу.

Эйра, которая все это время молчала, произнесла:

— Я понимаю, что вы чувствуете, хотя и не могу выразить это словами.

Я подумала, что ее детство в финских лесах тоже было не из легких. В воздухе словно запахло свежей древесиной. Видимо, слова Эйры помогли Биргитте, потому что она благодарно сжала ее руку и присела на стул перед Арвидом. Мартин вышел из комнаты, мы с Эйрой последовали за ним. То, что собиралась сказать сыну Биргитта, не предназначалось для наших ушей.

Мы пришли в кухню, и хотя есть больше никому не хотелось, Мартин поставил на плиту чайник. Я истолковала это как приглашение остаться и посидеть еще немного.

— Совсем забыл спросить, как у тебя с Томом, — спросил он, не оборачиваясь.

Я поняла, что ему не хочется обсуждать то, что натворил Арвид.

Поскольку я еще не успела рассказать ему про Аннетт, да и Биргитта ничего не знала, я вкратце рассказала о нашем с Томом ужине в ресторане и о том, как потом увидела беременную Аннетт в трамвае. «Она выглядит так, словно со дня на день родит», — добавила я. О Смерти я не упоминала. Мартин и Эйра внимательно слушали меня. Может быть, им было легче оттого, что не только у них проблемы в личной жизни.

— У некоторых мужчин все чувства и мысли сосредоточены в одном месте, и это место уж точно не голова, — заметила Эйра, сделав глоток чая.