- Викки, я виноват… - повторяет.

В который уже раз?

- Викки, возвращайся! Помоги мне, подскажи, что сделать? Викки,  чего ты хочешь? Хотя бы чего-нибудь ещё хочешь?

И мне приходит в голову, что удачнее момента, чтобы «сформулировать свои желания» вряд ли представится:

- Я бы хотела жить одна. Если это возможно.

Он глубоко и тяжело вздыхает, как старик, затем, уже ровным голосом отвечает:

- Я буду говорить прямо – так, как ты любишь, Вик. Сейчас ты не сможешь жить одна, потому что находишься, и ещё долго будешь находиться в группе суицидального риска. Позволить тебе это – всё равно, что убить тебя. С этим знанием я не смогу жить ни во время твоего «одиночества», ни после, когда всё произойдёт. И ещё одно, не менее важное обстоятельство: Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. Всё ещё и вопреки тому, что случилось, и даже тому, что больше для тебя не существую. Не знаю, сможешь ты это понять или нет, ведь люди, подобные тебе, любви не понимают, но сейчас я люблю больше, чем девять лет назад в односпальной квартире в Китсилано.

Моё молчание – это и моё безразличие и действительно непонимание его любви, которая сильнее, чем в Китсилано.

- Викки, сейчас ты должна спросить, чего хочу я! – его голос снова срывается.

- Чего хочешь ты? – машинально, не отрывая взгляда от панорамы Ванкувера.

- Я хочу быть твоим мужем. Я хочу быть им до самого конца. Я хочу видеть твои глаза, и я хочу иметь шанс получить когда-нибудь твоё прощение. Потому что, - он замолкает, сглатывает то большое, что мешало ему всё это время говорить, - потому что я полностью осознаю, насколько перед тобой виноват… перед нами обоими. Я… Я..., - он снова плачет, судя по неподдающемуся его желаниям голосу, - самую большую ошибку совершил я…

- Когда связался со мной, - договариваю за него.

Он молчит, слышу, как делает один глубокий вдох, затем пытается кашлянуть, вижу в отражении стекла, как закрывает руками лицо, отчаявшись справиться.

- Это называется мелтдаун, - сообщаю ему, он ведь когда-то интересовался, что это и как происходит. – Препараты, которые ты мне покупаешь, очень от этого помогают. Попробуй.

Ane Brun - Always On My Mind

Он не отвечает, цвет неба на горизонте, у самой кромки воды залива, меняется с розового на тёмно-синий, люди за крайним столиком на террасе уходят, уходят и те, кто сидел посередине. Сейчас на террасе холодно, хорошо, что у нас место у окна внутри ресторана. Это тот же столик, за которым мы сидели тогда… уже одиннадцать лет назад. Он мне нравился - парень с широкими плечами и большой уютной грудью, единственный человек, которому мне не было больно смотреть в глаза.

- Викки, - его голос снова поддаётся его командам. – Я действительно совершил ошибку, однажды влюбившись. И это не ты. Ты была и всегда будешь оставаться самой большой моей удачей в жизни. Я благодарен тебе за всё, что у нас было, и за то, что ещё есть. А есть очень многое, поверь, тебе только нужно найти в себе силы это увидеть. Я благодарен тебе за дочь, за все годы, когда ты была лучшей для неё матерью, и я сожалею, что мы вместе её не уберегли. Я никогда не прощу себе слов, которыми нанёс тебе настолько непоправимый урон. Я верю, что смогу всё исправить, мне только нужна твоя помощь, один я не справлюсь… пожалуйста, услышь меня! Викки… Помоги мне, моя Викки!

Он предложил путешествия. Не отдых в отеле, который отныне и навсегда для нас обоих страшнее смерти, а именно путешествия с рюкзаком за спиной, термосом, а иногда и спальным мешком. Мы с относительным комфортом объездили Канаду, забирались в самые дальние уголки нашей прекрасной родины, как пешие туристы, живя в палатках и путешествуя в автотрейлере.

Это помогло. Мы вернулись домой и стали жить, работать, ходить на кинопремьеры и даже заниматься сексом.

Секс - отдельная и притом самая большая каюта в уже покрытой лаком липовой модели нашего семейного корабля. Секс перестал быть сексом, превратившись в рутину – потребность мужа и мою обязанность.

Хотя, если хорошо подумать, то и мне он был нужен – как единственное сохранившееся средство ощутить близость и принадлежность, необходимость кому-то. В остальном же свою первоначальную функцию наши интимные встречи не выполняли: я забыла о том, что такое оргазм, несмотря на то, что мой муж довольно долго не сдавался. Иногда у него случались срывы: он прекращал свои и мои мучения на полпути и, не произнеся ни звука, но громко хлопнув дверью, уходил в дождливую ночь и до утра не возвращался.

Однажды мы даже посетили специалиста, который выдал нам совет попробовать сексуальные игрушки. Отправились к другому, и тот поведал, что пережитая трагедия нанесла моему либидо непоправимый урон: сознание заблокировало центр удовольствий. Он даже провёл параллель с монашескими самоистязаниями - добровольным наказанием своего тела за человеческие грехи. Кай нашёл его рассуждения разумными, предложив мне в очередной раз попробовать психотерапию. И я в очередной раз согласилась спускать наш уже совсем неограниченный семейный бюджет на еженедельные встречи со светилом психо-науки, стоимостью триста пятьдесят долларов за один час лежания на его кушетке.

Все те годы я жила в эмоциональном вакууме. Время шло, в моей душе ничего не менялось, но наши с Каем сексуальные трения прекратились: интим стал редким, я научилась убедительно играть страсть и симулировать оргазмы, а муж делать вид, что в них верит.

Его фраза «мы будем заботиться друг о друге», сказанная в пиковый  момент отчаяния, застряла в моём мозгу, сделав не только слепой и глухой, но и откровенно глупой.

Конечно, теперь мне даже смешно думать о том, как наивно было полагать, что сорокалетний здоровый и физически привлекательный мужчина станет изнурять себя воздержанием или унижать мастурбацией во имя «заботы друг о друге». Хотя тот секс, который изредка между нами случался, был морально тяжелее и воздержания, и мастурбации вместе взятых.

Неудивительно, что у него появилась женщина. Его соратница, помощница, одарённая художница, стоявшая с ним плечом к плечу у истоков создания дела всей его жизни. Она приложила руку к его успеху, к росту его личности, в то время как я зубрила очередной атлас по анатомии, или дежурила сотую ночь в клинике, или нянчила нашего общего ребёнка с синдромом Дауна.

Убитых словом добивают молчанием.

Уильям Шекспир.

Still Corners  -The Photograph

Когда мы познакомились, Кай водил и периодически разбивал старый, но приличный на вид Бьюик. Чуть позднее все парни от шестнадцати до шестидесяти заболели вирусом «Мустанг». Завёлся и у нас один, но Кай, принёс его в жертву нашему уединению. За Мустангом следовала вереница марок и никакого постоянства, пока мой супруг не приобрёл свой Порше 918:

- Это была любовь с первого взгляда, - гордо завил тогда он.

И мне дико захотелось услышать «Как с тобой!», как в сказках, как в романах о любви, которых я не читаю, но мечтать с детства так и не разучилась.