биографией, в которой он назван тайным священником, а не расстригой. Достал книжку, порадовался, удивился — ведь составитель тот же, что его прежде осуждал в примечаниях книги о святом праведном отце Алексее Мечёве[255]. Прочел воспоминания о Сергее Николаевиче, на основании которых было изменено отношение к нему (о. Сергия Сидорова, С. И. Фуделя, Е. Крашенинниковой[256]). Великий пост, Пасха, Пятидесятница были окрашены светло — памятью давних детских и юношеских лет и радостью такой неожиданной. Сергея Николаевича я помню с детства. В военные и первые послевоенные годы мы, дети, слышали о нем часто.

Мне захотелось перекинуть ниточку памяти от нашего времени ко времени Сергея Николаевича, показать кусочки жизни тех лет. Сам Сергей Николаевич ценил эту живую связь — помочь читателю прикоснуться, ощутить аромат жизни своих героев. Был мастером подобного прикосновения к ушедшему, искусно вводил в мир дорогих ему людей, например, в его книге «В своем углу», в биографиях артистов, М. В. Нестерова. Протяну и я несколько ниточек — из истории нашей семьи, связанной с Сергеем Николаевичем более 35 лет, потом уже без него, теперь с его музеем.

Познакомились Нерсесовы с Сергеем Николаевичем в 1920 году, благодаря бабушке моей, Евгении Александровне (урожд. Бари). Человек активный, ищущий, горячо верующий, она не могла пройти мимо храма свт. Николая в Клённиках, прихода отца Алексея Мечёва, где Дурылин был тогда священником и, помимо службы, читал лекции по аскетике, об Оптиной пустыни и ее старцах. Сейчас в Болшеве в музее С. Н. Дурылина хранится адрес, написанный каллиграфическим почерком на красивом узком листе в узорном конверте, — благодарность слушателей лекций, среди которых московский священник о. Константин Ровенский и его супруга. Отец Сергий Дурылин вел еще занятия с детьми, и на них ходили дети Нерсесовых и Воскресенских. Жили Нерсесовы недалеко, у Чистых прудов, в Архангельском переулке рядом с Меншиковой башней. Времена были голодные, отец Сергий, целибат, неженатый, неухоженный, приходил после службы в их дом попить чаю, пообщаться. Бабушка была интересной собеседницей, окончила Высшие женские курсы (по философии, а начинала на медицинском факультете). Ее младшая сестра, Лидия Александровна Воскресенская, окончила Московский университет по истории искусств (это был первый курс, когда были приняты женщины). Отец Сергий переводил ее в Православие (Бари были лютеране). Воскресенские стали активными прихожанами храма. Александр Дмитриевич Воскресенский, детский врач, подружился с отцом Сергием Мечёвым, главой общины и прихода после смерти его отца, протоиерея Алексея Мечёва, лечил его семью, навещал в ссылке.

Отношения Нерсесовых с Маросейской общиной были сложнее. Александр Нерсесович — юрист-международник, доцент, позже профессор университета — был армяно-григорианского исповедания (отделившегося от православных в IVвеке), старшие дочери были крещены в армянской церкви и ходили причащаться туда вместе с отцом, и только младшая, родившаяся после перехода матери в Православие, стала православной. Некоторые в общине предлагали о. Сергию Дурылину уговорить Александра Нерсесовича перейти в Православие, но он писал позже, что «считал бы себя преступником, если бы посмел тронуть веру Александра Нерсесовича и осмелился бы пересаживать это прекрасное растение из родной древней, по-своему благодатной почвы в чужую, даже, пожалуй „чуждую“, почву и среду». Они много беседовали с Александром Нерсесовичем об истории Армении, о ее Церкви. Однажды о. Сергий с его слов записал русскими буквами армянский текст пасхального Евангелия (из первой главы от Иоанна) и прочел в пасхальную ночь, когда оно читается на различных языках — в знак апостольской проповеди среди всех народов Земли. И какова была общая радость, когда одна знакомая армянка рассказала, как утешило ее чтение на родном языке, такое неожиданное, в Светлый Праздник.

Так было положено начало многолетней дружбы Сергея Николаевича и семьи Нерсесовых.

В 1922 году произошел первый арест Сергея Николаевича, к тому времени настоятеля часовни Боголюбской иконы Богоматери у Варварских ворот Китай-города. Служивший с ним отец Петр Давыденко, из простых солдат, с которым они совершили обряд побратимства, не растерялся и убежал по стене Китай-города, захватив с собой выручку с престольного праздника часовни (чем сильно озлобил арестовывавших Дурылина). Через несколько дней о. Петр в сопровождении красноармейца пришел в дом Нерсесовых и попросил денег, чтобы его отпустили. Бабушка дала все, что было. Получив деньги, о. Петр исчез, кажется, бежал на Украину.

После ареста 1922 года о. Сергий Дурылин сидел во Владимирской тюрьме, где в одной с ним камере № 17 сидели священнослужители. Они совершили службу Всем святым в земле Российской просиявшим, утвержденную на Соборе РПЦ в 1917–1918 годах, дополнив ее. Отец Сергий Дурылин составил к ней тропари святым Калужским (близким ему по родовым корням) и Тамбовским, светилен Софии Премудрости Божией. Об этом событии пишет в своих воспоминаниях еп. Афанасий (Сахаров).

Отец Алексей Мечёв благословил в 1922 году Ирину Алексеевну Комиссарову, молодую, энергичную прихожанку общины, ехать с Сергеем Николаевичем в ссылку в Челябинск со словами: «Поезжай с ним, береги его, он нужен людям». Она стала его ангелом-хранителем на всю жизнь.

О бурных обстоятельствах арестов 1922 и 1927 годов, допросов и ссылок отца Сергия Дурылина теперь известно по опубликованным материалам его дела и публикациям исследователей его жизни и творчества. Очень волновало Нерсесовых, как о. Сергий сможет доехать по этапу после второго ареста в 1927 году. Вместе со своими девочками Евгения Александровна пробралась на запасные пути, где стоял арестантский вагон, и передала ему в окошко узел с вещами и едой, а он, глядя подслеповато, крестил их оттуда. На счастье, путешествие прошло благополучно: Сергей Николаевич в дороге читал уголовникам стихи, пересказывал романы, и они были благодарны, опекали его всю дорогу. Наконец пришла телеграмма: «Доехал благополучно» (в Томск). А ночью квартиру Нерсесовых обокрали: утром они увидели открытое окно на кухне и кое-что из оброненных вещей. Украдено было много теплой одежды — накануне зимы, в крайней нужде тех времен. Проверяя пропажу, Е. А. говорит мужу: «Твои костюмы украли, и пальто, и детские шубы». Он молчит. А потом сказал тихо: «Женечка, а ведь Сергей Николаевич доехал». — «Мы опомнились, — пишет она, — и пошли служить благодарственный молебен».

Вместе с врачом-невропатологом Сергеем Алексеевичем Никитиным, вскоре ставшим тайным священником, и Еленой Васильевной Гениевой Евгения Александровна организовала сбор средств для помощи ссыльному — сам он был житейски беспомощен. Кроме денег посылали в Томск продукты, лекарства. Студенты из прихода в Клённиках давали уроки, чтобы ежемесячно посылать ему посылку. В те трудные времена это было большое дело — и для посылавших, существование которых было тоже скудно, и для него, тяжело переживавшего, что не имеет возможности сам зарабатывать, а приходится быть иждивенцем.