— Ты скорбел, Артур. Это нормально.

— Сначала — да. Но потом это чувство выродилось в тупую злость и обиду. В горделивую холодность и презрение. Мол: все вы — поверхностные, бездумные идиоты. А я — я несчастен, и значит, я велик. Но это уже не скорбь. Это деградация вкупе с оскорблением памяти тех, кто ушел.

Ничего себе он загоняется.

— Я больше не хочу так жить, — сказал Артур. — Она мертва. Я жив. И я впервые за долгое время хочу двигаться дальше. Но для этого надо отпустить Аманду.

— Сомневаюсь, что такие решения принимаются разумом, — честно сказала я. — Нельзя приказать себе разлюбить кого-то, Артур. Даже если это кажется верным.

Уж я-то знаю.

— Я уже разлюбил. Осталось только признать это. И попрощаться.

Он вытянул из-за ворота водолазки кулон на серебряной цепочке. Старомодный, круглый, с легкой вязью букв. Артур отщелкнул крышечку. Внутри была, конечно же, фотография сияющей ДэБасковиц…

Артур большим пальцем погладил кадр, потом что-то шепнул, вновь захлопнул амулет и бросил его в бассейн с водоворотом. Я вскрикнула от удивления, когда ледяная вода окрасилась в пронзительно-красный цвет. Мгновение — и амулет пропал. Буквы на алтаре засветились и потухли.

— Прощай, — тихо сказал Эдинброг бурлящей воде.

Еще какое-то время мы стояли в гроте.

Я смотрела на Артура и видела, как тени под его глазами исчезают, хмурые морщины на лбу разглаживаются, а губы расслабляются. И без того обладатель идеальной осанки, сейчас он выпрямился еще сильнее. Как будто вырос на пару сантиметров. От колдуна исходила уверенность.

Артур перевел глаза на меня. Они улыбались. Ностальгически-грустно, но по-доброму. И чуть-чуть удивленно, как будто он не совсем уверен в том, что происходит.

Меня пронзила догадка.

Черт!

Я бросила быстрый взгляд на странный бассейн, в который Эдинброг кинул амулет. Неужели это некий водоворот забвения, магический аналог всех тех штучек, с помощью которых герой «Вечного сияния чистого разума» вырезал из памяти возлюбленную?

Судя по теплому спокойствию, которое теперь излучает Ван Хофф Поспешный, так и есть! Но…

Это ведь не только не полезно, но и… Как бы сказать. Недостойно, что ли. Ведь не всегда самый простой выбор оказывается самым лучшим. Чаще он становится просто следствием слабости. Как можно забыть тех, кто составлял нашу жизнь? Кто мы такие, если не наша память? Да, Аманда не вызывала у меня теплых чувств, но…

Я смешалась, глядя на фонтан почти с ненавистью.

— Вилка, ты чего? — сощурился Эдинброг, увидев сложную гамму эмоций на моем лице.

Хм. И что же мне ответить? Как объяснить жертве добровольной амнезии, что грустишь о его решении? Я призадумалась.

Он чуть нахмурился и прикусил губу:

— Я должен был рассказать тебе про Аманду. Сам. Иначе бы я не смог…

— Так ты помнишь?! — перебила его я.

— В смысле «помню»? — он высоко вскинул соболиные брови.

Я простерла обвинительную длань к бассейну:

— Это не забывательная лужа? Не Лета в миниатюре? Не простой способ избавиться от воспоминаний?

— Конечно, нет, — он посмотрел на меня ошарашенно.

— А почему тогда оно окрасилось в красный? И почему ты… удивлен, расслаблен и печален?

Я чувствовала себя полной дурой, спрашивая это, но мне нужно было разобраться. Артур вдруг негромко рассмеялся.

— Точно. Я же тебе не объяснил. Пойдем.

Он надежно взял меня за руку, и мы вышли под дождь. Прозрачный зонтик летел над нами, придерживаемый будто невидимым дворецким.

— Это не бассейн забвения, — сказал Артур. — А очередной детектор лжи — вроде хрустального шара у меня в комнате. Но этот работает не для внешних обманов, а для душевных.

— Детектор лжи?..

— Ну да. Вода в бассейне алеет, если то, что человек сказал над водой, было искренне. В этом гроте очень удобно проверять свои же мысли. Многие галианцы приходят сюда и вслух проговаривают решения, которые им нужно принять. Например: «Я хочу бросить учебу в академии» (частый случай накануне сессии). Если вода не окрасилась — нет, значит, не хочет этого человек в глубине души. Лжет себе или просто устал. Тогда и бросать, конечно, не стоит. Жить надо в согласии со своими желаниями. Вот только разобраться в них, как и в некоторых своих чувствах — задача не из легких. Так что бассейн очень помогает.

— Вот как?.. — протянула я, припоминая слова Артура до того, как он утопил амулет.

«Я уже разлюбил» и «Я готов идти дальше».

— Теперь ты понимаешь мои эмоции? — серьезно сказал Эдинброг, остановившись и положив руки мне на плечи.

Я понимала. Когда очень долго живешь с какой-то болью, освобождение от нее кажется нереальным. И когда ты принимаешь решение все-таки с трудом выкорчевать ее, а потом понимаешь, что она уже ушла, то в груди смешивается растерянность и радость. И, да, конечно же, печаль. Светлая печаль в стиле Маркеса: «Не плачь, потому что это закончилось. Улыбнись, потому что это было».

* * *

Вернувшись в академию, мы, как ни в чем не бывало, принялись учиться…

Нам оставалось одно, последнее испытание. Оно вызывало у меня жгучий интерес: финальный экзамен пятого курса представлял собой классическое прохождение лабиринта с препятствиями, монстрами и всяческими неприятностями.

Студенты участвовали вместе со своими фамильярами и соперничали с другими выпускниками: пришедшие первыми получали высшие оценки, а дальше по убывающей. Если сам колдун выбывал из соревнования, его фамильяр продолжал путь, поэтому Артур муштровал меня нещадно.

К следующему вечеру я была выжата, как лимон.

Я поняла, что свихнусь, если не выпью перед сном чашечку какого-нибудь душистого чая. Под «выпить чаю», как оно и бывает, я имела ввиду «сожрать пирожное». Ох уж эти женские эвфемизмы!

— Кафешки в Сироппинге еще не закрылись, — сказал Артур, глядя на часы. — Ты успеешь взять что-нибудь навынос, если хочешь.

— Пойдем со мной? — зевнула я. — Съедим по кренделю на какой-нибудь ночной скамейке, поболтаем. У нас с тобой осталось так мало времени… — в голосе моем прорезалась тоска, которую я постаралась загасить, весьма безуспешно.

— М-м-м. Мне надо кое-что сделать здесь, — отказался Эдинброг, отведя глаза.

М-да.

Вот и готов он двигаться дальше, ага, конечно. Видимо, не со мной готов. Постаравшись как можно безразличнее пожать плечами, я вышла из комнаты.

Сироппинг, как всегда, был по-диснеевски уютен. Второй подряд дождливый день внезапно преобразился в чистую, ясную ночь, и я, пока ждала свой заказ, смотрела на высокое звездное небо.