– Роберт, об этом потом. Кора упала с лошади…

– С какой лошади?! Кора не ездит верхом, я запретил.

– Она отправилась в соседнее имение к своему приятелю, вероятно, жаловаться. Джон принес ее на руках окровавленную. Я уже отправила за мистером Мозерли, сама Кора в Дауэрхаусе, подле нее та самая черная служанка.

Роберта захлестнула волна гнева. После разговора с ним, в конце которого заявила, что отказала бы, случись ей сейчас выслушать его предложение, Кора помчалась к своему приятелю-американцу жаловаться?! Поехала, презрев его категорический запрет садиться на лошадь. Значит, ей наплевать на их ребенка. Может, она сделала это нарочно?

С каждым мгновением раздумий Роберту становилось все хуже, тем более приехавший мистер Мозерли констатировал выкидыш. Кора потеряла ребенка, их ребенка… их первенца… наследника Даунтона… Сил выносить эту боль не осталось. Он так ждал малыша!

Мир окутала пелена, сквозь которую звуки пробивались с трудом. Роберт едва не потерял сознание, леди Вайолет страшно испугалась:

– Роберт! Роберт! Очнись, дорогой.

– Кора жива?

– Да, хотя очень ослаблена.

Она лежала без сил, без движения, без жизни… То, что теплилось в слабом от потери крови теле, назвать жизнью можно было с трудом.

Откуда-то издалека сквозь шум в ушах, словно через слой воды временами доносились искаженные голоса. Кажется, говорили о ней и потерянном сыне… Она потеряла сына? Сына?! Нет, этого не могло быть, ребенок слишком мал, чтобы родиться!

Попытавшись пошевелиться или просто заговорить, Кора снова впала в забытье.

У ее постели дежурили врач и сиделки, она действительно потеряла ребенка из-за падения с лошади, и это действительно был сын! Наследник, которого так ждали в Даунтоне.

Потеряв слишком много крови, Кора находилась на грани жизни и смерти. Но это не все, вердикт врача был более суровым: детей больше не будет!

Роберт замкнулся, он не желал разговаривать, есть, пить, он не желал жить. За те дни, что Кора была на грани жизни и смерти, Роберт многое передумал. Им руководила только обида.

На столе в кабинете лежало письмо от Генри Невилла. Это показалось Роберту кощунством, но он все же вскрыл письмо, прочитал и не сразу понял, о чем там шла речь. Генри Невилл объяснял свои отношения с леди Эдит. При чем здесь Эдит? Но глаза не обманывали, Генри писал, что своим поведением дал повод леди Эдит и остальным считать, что между ними особые отношения и возможен брак. Объяснял, что с первого дня испытывал к леди Эдит лишь дружеские чувства, хотя был не против жениться и, возможно, сделал бы предложение, но понял, что любит другую. Он не может составить счастье леди Эдит и сам не будет с ней счастлив, именно потому спешит объясниться и намерен уехать из Найт-Хилл, чтобы более не доставлять неприятностей семье Кроули.

Роберт перечитывал письмо снова и снова. Значит, Генри уже был готов сделать Эдит предложение, но потому вдруг передумал, поскольку понял, что любит другую? В том, кто эта другая, у него сомнений не было, – конечно, Кора. Но разве раньше Невилл не понимал, что любит жену Роберта? Разве не ради Коры он приобрел Найт-Хилл и устраивал все эти танцы и богатые дары?

И Кора бросилась в Найт-Хилл жаловаться на мужа? Да еще и открыто высказав Роберту сожаление, что приняла его предложение и вышла замуж!

Роберт совсем не думал об Эдит, даже не поинтересовался, где сестра, пропустив мимо ушей сообщение леди Вайолет, что сестра буквально умчалась в Йорк, не попрощавшись… Все мысли Роберта были о Коре, Невилле и не родившемся ребенке. Он ни на мгновение не сомневался в том, по чьей вине это произошло, и знал, что простить не сможет никогда.

Роберт бросился к Невиллу и…

Вспоминать об этом не хотелось. Но как быть с Корой, как с ней держаться и что говорить, Роберт тоже не знал. Он пытался разобраться в своих чувствах, но ничего не получалось – захлестывала волна ярости, досады, обиды. Первенец, мальчик, сын и… К сложной смеси чувств добавлялось отчаяние.

На Даунтон словно опустился новый траур. Леди Эдит уехала в Йорк, а потом в Шотландию, как и должна была. Молодая графиня Грэнтэм, потеряв ребенка, лежала без сознания уже третий день. Леди Вайолет не выходила из своей комнаты, а граф Грэнтэм, съездив куда-то вместе с Томасом, заперся в кабинете. Управляющего увели констебли, мистер Бишоп ушел сам, ходили слухи, что в Найт-Хилл… Кажется, развалилось все, что только могло развалиться.

Слуги притихли, и даже миссис Битон не ворчала, орудуя у плиты, хотя никто не желал ни завтракать, ни обедать, ни ужинать.

Анна пыталась узнать у Томаса, что же произошло в действительности, но тот лишь пожимал плечами. Он знал слишком мало и сам пытался хоть что-то вызнать у горничной.

– Анна, говорят, что леди Эдит уехала потому, что мистер Невилл не сделал ей предложение, это так?

– Я не знаю.

– Знаешь, но не хочешь говорить. Зато я знаю, что мистер Невилл всегда любил твою хозяйку, верно, потому и в Найт-Хилл переехал.

Анна рассердилась:

– Вы с графом оба глупы! Неважно, кого любил мистер Невилл, – главное, что миледи любит мужа! А теперь все расстроилось и неизвестно, что будет.

Глядя на плачущую подругу, Томас растрогался:

– Ну, плакать-то перестань. Кажется, милорд тоже любит жену, значит, у них все наладится.

– А у нас? – неожиданно для себя поинтересовалась горничная.

– И у нас тоже! – бодро пообещал камердинер, впрочем, этим и ограничившись.

Больше от него ничего не последовало, разве что рассказал о встрече графа Грэнтэма с мистером Невиллом и о том, что мистер Невилл лично пристрелил лошадь, которая сбросила Кору, отправив в конюшню Даунтона какую-то немыслимо дорогую чистопородную лошадку. Конюхи к такой красавице даже подходить боятся.

Анне на лошадь было наплевать, а вот о том, как выясняли отношения граф Грэнтэм и мистер Невилл, заставила повторить дважды, уж слишком это оказалось необычно.

– Чего это они?..

Томас подтвердил:

– Вот так…

Он был почти горд, словно произошедшее являлось его личной заслугой.

Из своей темноты Кора вынырнула в яркий солнечный день. Сколько прошло времени, где она и вообще что произошло, она вспомнила и поняла не сразу. Ни о том, что в Даунтон ее на руках принес Генри Невилл, ни о выкидыше, ни о проведенных без сознания днях и ночах Кора не знала.

Сквозь плотно задернутые шторы пробивался тонкий лучик света. Очень хотелось пить. Кора разлепила губы и попросила воды, но никто не отреагировал. Попросила громче:

– Пить!

Закричала и не услышала собственного голоса. Но над ней склонилось лицо Нэнси:

– Миссис Кора, вы очнулись? Сейчас дам попить, вон как губы пересохли.