— Мы увидимся еще раз завтра, перед тем как я уйду…

Но на следующее утро, в пять утра, спокойно проспав всю ночь, он ушел на казнь и умер тихо и достойно, пока его дети еще спали[84]…

Казнь состоялась в десять часов. Когда голова короля покатилась в корзину, возникло мгновенное замешательство. На несколько секунд народ казалось, ужаснулся, изумился тому безумному поступку, который только что совершил. Но люди быстро пришли в себя. «Толпа, — пишет Мерсье, — растекалась от места казни по улице Сент-Оноре и по бульварам, мирно беседуя, как будто шла с праздника. Одни несли завернутые в бумажку волосы казненного короля, которые продавал палач. Другие, намочив платок в невинной крови, прикладывали его к губам и говорили, мерзко хихикая:

— Черт побери, какая соленая!

…Ни следа раскаяния не было на лицах этих людей, в кабаках было полно посетителей, а булочники бойко торговали пирожками…»

Казнь Людовика XVI была похожа на какую-то зловещую ярмарку Трона…

* * *

О смерти короля стало известно в Лондоне 21-го вечером. В театрах прервали представления, а зрители запели «Боже, спаси короля». Госпожа дю Барри, вернувшаяся в Англию после убийства своего любовника, была совершенно потрясена и плакала так сильно, что многие эмигранты даже сочли это не совсем уместным…

То, что она сама долгое время была любовницей монарха, придавало ее скорби несколько специфический оттенок. Ей показалось, что с исчезновением монархии она остается вдовой.

И она надела траур…

Ее видели на всех заупокойных службах по королю где она горячо молилась, нимало» не заботясь о революционных шпионах, надзиравших за ней.

Однако это благочестие не мешало ее политической активности. Она посвящала свое время бедным эмигрантам (особенно священникам, которые тысячами приезжали в Англию и очень нуждались), раздавала огромные деньги, оставленные ей Людовиком XV, чтобы хоть как-то помочь жертвам революции, — ведь во многом она была в ней виновата… В конце января она пожертвовала двести тысяч ливров герцогу де Роган-Шабо, второму были нужны деньги для финансирования восстания шуанов… Наконец, в начале марта она вернул во Францию, хотя Питт ее и отговаривал,

В Лувесьенне бывшая фаворитка стала предметом страсти, приведшей ее в конце концов на эшафот

* * *

В сорок семь лет госпожа дю Барри была еще очень хороша собой. Вот как описывает ее маркиз де Буйе видевший ее в то время в Лондоне: «Хотя свежесть и блеск очарования давно исчезли, она была по-прежнему достаточно красива: прекрасные кроткие синие глаза густые светло-каштановые волосы, красивый рог, чудная округлая форма лица, румянец, которого не смогли прогнать даже излишества. У нее была прекрасная фигура, и хотя она несколько располнела, но сохранила гибкость, грацию и элегантность. Формы графини были столь соблазнительны, что их не скрывала даже одежда, особенно утреннее дезабилье».

Именно эти формы и следы былого очарования, которые так нравились когда-то Людовику XV, покорили сердце одного довольно своеобразного человека. Его звали Жорж Грев, именно он организовал в Лувесьенне революционный клуб.

Он называл себя «гражданином Соединенных Штатов», приписывал себе услуги, якобы оказанные Вашингтону и Франклину. Грев объявлял себя другом Марата и «бунтарем-анархистом и ниспровергателем деспотизма в обеих полушариях с двадцатилетним стажем».

Этот странный санкюлот обосновался в Лувесьенне, когда госпожа дю Барри еще жила в Лондоне. У него были простые и понятные намерения: он хотел выдать экс-фаворитку Комитету общественного спасения и получить все ее состояние. В январе ему удалось опечатать двери замка, и он уже считал, что с помощью нескольких особо буйных или озлобившихся крестьян легко доведет до конца задуманное.

Однако возвращение графини многое изменило. Для начала она очень дерзко, без тени страха, пожаловалась местным администраторам на меры, принятые в ее отсутствие, и защищала свои интересы так умело и ловко, что ей вернули замок.

А потом Грев ее увидел[85]…

Он был ослеплен и охвачен желанием, с этого момента его снедала странная смесь любви, ненависти и ревности. В свойственном ему красочном стиле Жозеф Детур пишет, что Гревом руководило «возбуждение осквернителя, жаждавшего этой роскошной плоти, доставлявшей наслаждение тирану»[86].

Странное сексуальное отклонение, не упомянутое господином Кинсеем в его любопытном докладе.

Он превратил сладострастие в военное качество.

Пьер ГЕНДО

2 марта 1793 года военные власти прислали в Вандею декрет, обязывающий мобилизовать триста тысяч человек.

Операции должны были начаться 10 марта.

Но женщины Вандеи, которые терпеть не могли революционеров за их отношение к «добрым священникам», всю неделю подстрекали мужчин к мятежу.

Некоторые из них даже вообразили себя новыми Лисистратами и, отказывая мужьям в исполнении супружеского долга, говорили с очаровательной крестьянской простотой:

— Ты не увидишь мою ягодку, если не возьмешься за ружье и не станешь стрелять в республиканцев!

И вот уже вся Вандея взбунтовалась. Женщины, стоявшие у истоков этой гражданской войны, приняли активное участие в военных операциях. Они даже взяли в руки оружие, стали курьерами, шпионками, санитарками. Их тайная роль была весьма значительна.

Послушаем Мишле: «Все было тайной в этой войне. Это была война сумерек и загадок, война привидений и неуловимых умов. Так где же нам найти неуловимого гения гражданской войны? Давайте разберемся. Может быть, вот там, в ландах, серая монашка, идущая, склонив к земле голову? Или вот там, в роще, скачет, верхом Вама, а за ней, ловко перепрыгивая через канавы, бежит служанка, которая вдруг сворачивает с дороги и углубляется в лес? А вдруг это крестьянка, идущая по дороге с корзиной яиц или фруктов, простая честная крестьянка? Она идет быстро, очевидно, хочет побыстрее попасть в город.

Но куда же они направляются — эта дама, эта монашка и эта крестьянка? Они идут тремя разными дорогами, но в одно и то же место. Скоро они постучат в дверь монастыря. Вы думаете, они пришли к священнику? Но его нет сегодня в монастыре, он был там вчера, чтобы принять исповедь у монахинь. Исповедуя и направляя, через них он управляет многими другими… Женщина и священник — вот суть Вандеи, суть этой гражданской войны. И запомните, что без женщины священник ничего бы не смог здесь сделать…»