— Ты, в общем-то, не ответила на мой вопрос.

— А ты, в общем-то, его не задал.

Мы погрузились в молчание. Мгновение спустя Сет снова крепкоменя обнял, на этот раз сам прижавшись лицом к моему плечу.

— Эй, ладно. Не стоит переживать. Не суди прошлоесегодняшними мерками. Это не работает. Они несовместимы.

— Мне не нравится, что ты делаешь то, чего делать нехочешь, — угрюмо сказал он. — Если бы я мог как-то помочь… если б ямог, не знаю, тебя защитить.

— Ты не можешь, — прошептала я, целуя его вмакушку. — Ты не можешь и должен с этим смириться.

Потом мы вместе отправились в постель, впервые послезлосчастного поцелуя. Сет всю ночь, даже во сне, обнимал меня так крепко,словно я в любую минуту могла ускользнуть от него.

Снова я восхищалась его пониманием. И снова задавала вопрос,люблю ли я. Откуда мне знать? И вообще, что такое любовь? Я приняласьсоставлять список. Привязанность. Контакт. Понимание. Согласие. Все это он мнедает. Это слагаемые любви. Он щедро предлагает мне все это, независимо от того,насколько ужасно каждое новое открытие, касавшееся моей жизни. Я гадала,способна ли я возвращать той же мерой. Имею ли я право поддерживать этиотношения? Почему-то я в этом сомневалась, отчего желала его еще больше.

Когда на следующее утро мы подъехали к книжному магазину, онс трогательным чувством собственника взял меня за руку. И не отпускал, пока мыне застряли в дверях магазина.

— Даг приходил сегодня? — спросила я Бет, обойдявесь магазин.

— Да. Я видела его. Наверное, он в конторе.

Я отправилась в задние помещения. В конторе было темно.Включив свет, я обнаружила Дага съежившимся в углу. Я сразу присела рядом:

— Что случилось?

Через несколько секунд он поднял глаза. Темные и страдающие.

— Ничего.

Возражать ему казалось и очевидным, и бессмысленным.

— Я могу тебе как-то помочь?

Его горький смех прозвучал жутко.

— Разве ты не поняла, Кинкейд? Нечем помочь, в этом-товся проблема. Во всем этом нет никакого смысла. Ты знаешь это не хуже меня.

— Я знаю?

Он одарил меня циничной усмешкой:

— Ты одна из самых унылых людей, которых я знаю. Дажекогда улыбаешься, кокетничаешь и все в таком духе. Я знаю, что ты ненавидишьэту жизнь. Этот мир. Я знаю, что ты все это считаешь бессмысленным.

— Неправда. И в плохом есть хорошее. Всегда остаетсянадежда. Что на тебя нашло?

— Просто реальность, больше ничего. Просто встал утроми понял, насколько все это бессмысленно. Не знаю даже, почему меня этобеспокоит.

Я тронула его плечо:

— Эй, да ты меня просто с ума сводишь. Ты спал? Может,тебе чего-нибудь поесть?

Он прислонился к стене, с лицом по-прежнему мрачным ипреисполненным унылого сарказма.

— Кинкейд, мне нужно такое долбаное количество всего,что это даже не смешно. Но знаешь что? Мы этого не получим. Вот оно как. Чтоговорить об этом? Жизнь тупа и коротка?

— Э-э… достаточно ограниченна.

Я долго сидела рядом, слушая его излияния. Слова былипропитаны злобной горечью и беспросветным отчаянием. Пугающая комбинация. Яникогда от него такого не слышала. Только не жизнерадостный Даг, всегда сшуткой наготове. Даг, парень, который ничего не принимал всерьез. Его унылаяфизиономия напомнила лицо Кейси, когда я встретила ее в кафе, но и она не былатак подавлена.

Время шло, и я гадала, что же делать. Несомненно, работатьон сегодня не сможет, но и домой его отправить я боялась. Кто знает, на что онспособен в таком состоянии? Прежде мне и в голову бы не пришло беспокоиться, неповредит ли он себе как-нибудь, но теперь, похоже, ничего нельзя сказатьнаверняка.

— Я хочу, чтобы ты побыл здесь, — наконец сказалая, распрямляя затекшие ноги. — Сейчас я пойду, но потом проверю, как тытут, договорились? Обещай, что найдешь меня, если понадоблюсь. Позже мы с тобойпообедаем. Я куплю фалафели там, где ты любишь.

Ответом мне была лишь кривая полуулыбка. Я ушла, прихватив ссобой нож для разрезания бумаги.

Пока медленно тянулся день, его настроение не изменилось;даже фалафели не помогли. И снова я отчаянно пыталась понять, что могупредпринять в такой ситуации. В городе у него не было близких, кому можнопозвонить. В больницах существует неотложная психиатрическая помощь: может,стоит связаться с ними?

Вскоре после обеда появился Алек. Он избегал умоляющих глазКейси, а мне улыбнулся слишком уж старательно:

— Привет, Джорджина, Даг здесь?

Я колебалась. Мне не нравился Алек, но они с Дагом вроде быдружат. Может, он способен помочь. Я проводила ударника в контору. Увидев его,Даг вскочил с поразительной прытью. На лице его отчаяние смешалось с восторгом.

— Господи Иисусе, мать твою! Где ты был?

— Извини, — отозвался Алек, — задержался.

Они подошли друг к другу, потом беспокойно посмотрели наменя. Почувствовав, что мое присутствие здесь нежелательно, я вышла из конторы,но прежде увидела, как Алек лезет в карман куртки, а Даг весь трясется отнетерпения.

Так это Алек, соображала я. Алек снабжает Дага наркотиком,на который тот основательно подсел. Мне захотелось вернуться и задушить урода,стереть с его лица эту идиотскую ухмылку. Но когда они вышли через полчаса, Дагнастолько изменился, что я не смогла себя заставить как-то действовать.Вернулась развязность походки, на лице вновь засияла обычная жизнерадостнаяулыбка. Он сказал что-то игривое проходящей мимо Дженис, и она засмеялась.Увидев меня, он вытянулся и отдал честь:

— Готов к прохождению службы, босс. Что там у тебя дляменя?

— Я…

Я бестолково уставилась на него, отчего его улыбка стала ещешире.

— Тпру, осади, Кинкейд, — с деланной суровостьюпроизнес он. — Я знаю, ты, как хорошая фанатка, готова отдаться мне всегдаи везде. Но, будучи книжными профессионалами, мы должны сдерживать свои страстидо закрытия.

Все так же пялясь на него, я наконец произнесла:

— Хм… почему бы тебе… э-э… не сесть за кассу?

Он снова отсалютовал и по-военному щелкнул каблуками.

— Будет сделано.

Потом повернулся к Алеку:

— Увидимся вечером на репетиции?

— Ну.

Сверкнув улыбкой нам обоим, Даг удалился.

Я осталась наедине с Алеком. Он смотрел выжидающе, будто ядолжна была что-то сказать. Самым уместным казалось «пошел ты», но япередумала. Я ему улыбнулась. Это была медленная, широкая улыбка, начавшаяся сгуб и засверкавшая в глазах, будто я только что заметила нечто такое, чегоникогда прежде не видела. Будто я что-то вдруг полюбила — и возжелала.