«554. Здоровье третий предмет Полиции и обязует распространить свое тщание на безвредность воздуха, на чистоту улиц, колодязей и других водных источников, на качество съестных и питейных припасов, наконец, на болезни, как в народе размножающиеся, так и на прилипчивые».

557. Спокойствие народное требует, чтобы предупреждены были внезапные случаи и другие приключения, как-то пожары, воровство и проч. Итак, приписываются для сохранения сего спокойствия известные правила, например, гасить огонь в положенные часы, запирать ворота в домах; бродяг и людей, никакого вида о себе не имеющих, заставляют работать или высылают из города. Запрещают носить оружие людям, к тому не имеющим права, и проч. Запрещают недозволенные сходбища, разноску и раздачу писем возмутительных или поносительных.

По окончанию дня стараются соблюсти спокойствие и безопасность в городе и в ночное время, освещают улицы и проч.».

562. «Где пределы власти полицейския кончаются, тут начинается власть правосудия гражданского». (А хорошо написано! Многие правила несбыточные, но надо стараться – Авт.)

И еще было принято очень важное новшество. Медицинская канцелярия представила «проект о сохранении народа», по которому уменье всех повивальных бабок велено было освидетельствовать докторам, после чего годных к этому делу привести к присяге и называть после этого «присяжными бабками». В Москве их должно быть до пятнадцати, в Петербурге до десяти. А если сыщутся лишние, то определить по каждой присяжной бабке в губернский город. Когда эти города наполнятся, то посылать присяжных бабок в провинцию, «дабы со временем ими все государство довольствовалось». Было также учреждено по школе в Москве и в Петербурге. В каждой должно быть по доктору на казенном жаловании, и называть того доктора «профессор бабичьего дела». При враче чтоб был лекарь, называть которого должно «акушер».

Грамота о вольности дворянства по сути дела перечисляла данные Петром III привилегии. Но она и расширяла права дворянства. Дворяне имели право не служить, занимать любой пост в уездной администрации, ездить за границу. Теперь дворян нельзя было наказывать телесно. А ведь совсем недавно, сорок лет назад благородных дам Бестужеву и Лопухину («бабий заговор») прилюдно били кнутом, да еще и языки отрезали.

Для того, чтобы раз и навсегда прекратить разногласия между дворянами и другими сословиями, в наместничествах составляли «Дворянские родословные книги». Брикнер пишет: «Обнаружился антагонизм между двумя важнейшими группами дворянства: настоящая аристократия, то есть Рюриковичи по происхождению, богачи по состоянию, потомки столпов государства, не хотели пользоваться одинаковыми правами с дворянами нового происхождения, т. е. людьми, вступившими в дворянское сословие не иначе, как путем постановления «табеля о рангах». Иным надо было доказать свое дворянство. Доказывали, но имели место подлоги, фальшивые дипломы и грамоты. Было чем заняться людям.

Коснусь боком вопроса о крепостном крестьянстве. Все историки в один голос говорят, что при «матери отечества» Екатерине II положение крепостных крестьян заметно ухудшилось, все так, но… Брикнер: «Допуская, что на Екатерине лежит некоторая доля ответственности за это ухудшение положения массы народа, нельзя не сознаться в то же время, что обстоятельства препятствовали проведению реформ». Что же это за обстоятельства? Это весь уклад жизни того времени. Пушкин говорил (и без всякой иронии!), что в России самый главный европеец – правительство. А как она могла освободить крестьян, если все были против, и не «чудовища-ретрограды», а самые просвещенные люди того времени. Дашкова совершенно искренне была уверена, и не раз об этом писала, что русские крепостные живут в России при помещиках как у Христа за пазухой, и что жизнь их гораздо лучше, чем, скажем, у крестьян во Франции. Сегюр, французский посол, ей в этом вторил.

Позволю себе порассуждать на эту тему. Наверное, мои измышления покажутся историку наивными, в лучшем случае – спорными. Крепостная зависимость появилась в России как бы сама собой, постепенно. Не было такого закона, официального манифеста, что крестьян можно продавать, как скот. Но появился такой обычай. Помещик продавал свою землю (или проигрывал ее в карты), а вместе с землей к другому переходили и крестьяне, потому что они были за ней «закрепощены».

А вот закон, что нельзя продавать крестьян без земли, издавался неоднократно. А это значит, что торговля людьми уже шла очень бойко. Это делали без всяких законных прав, потому что это стало нормой, обычаем. А с обычаем бороться очень трудно. Петр I даже на таком законе, как брадобритие, все нервы себе испортил, а здесь надо было идти против жизненного уклада всего общества. Помещики в ужас приходили. А как тогда жить? У нас не будет ни повара, ни горничной, ни няньки детям и т. д. И главное – на что жить, если на земле не будет прикрепленных к ней крестьян.

Были разумные помещики, были строгие, были лютые и по-простому сумасшедшие. В XVII веке по старому изложению был закон: если от истязания умрет крестьянин, то помещик сам подвергается смертной казни, а семья крестьянина обеспечивалась за счет имущества помещика. Уже Петр I запретил подавать крестьянам челобитные – жалобы, но они все равно просачивались. Екатерина запретила крестьянам жаловаться специальным указом. На этом настаивал Сенат, челобитных было слишком много – некогда работать!

И продолжали бедных крестьян колотить почем зря за всякую провинность. Все секли, и палками и розгами. Гордость нашего отечества А.В. Суворов в борьбе с пьяницами, которых ненавидел, применял все виды физического воздействия вплоть до сажания на цепь и надевания на ноги колодок. А.Т. Болотов, наш гениальный садовод и замечательный мемуарист боролся с пьяницами этими же способами – колодки, потом сечь, потом опять колодки Подобным способом у нас сейчас иногда обходятся с наркоманами, и говорят, были случая исцеления. Пьяниц у нас уже не лечат, это неистребимо. А как не бить нерадивых? Екатерина издавала указы о воспитании нового человека, а детей по-прежнему секли за каждую провинность. Такой обычай. К сожалению, он не выветрился до конца и в наше время.

Петербургские ведомости пестрели объявлениями: «Продается мужской и женский хороший перукмахер, ростом выше среднего, недурной фигуры; годный и в камердинеры, официанты и лакеи; и жена его 24 лет, прачка и швея с дочерью по третьему году, оба хорошего поведения. Последняя им цена 1000 рублей».

Этим повезло, их продали всей семьей, а могли и разлучить навечно.

«Продается девка, умеющая белье шить и в тальбуре, гладить и крахмалить, отчасти кушанье готовить и портному. Тут же продаются брильянтовые вещи и цветные каменья, да бык и корова хорошей породы, за сходную цену».

А.Г. Брикнер пишет: «Вслед за объявлениями о продаже коров, жеребцов, малосольной осетрины, лиссабонских апельсинов – объявления о продаже крепостных семьями и порознь, и чаще всего – о продаже молодых девок, собою видных. Крепостных не только продавали, но проигрывали в карты, платили ими долги, давали ими взятки, платили ими врачам и пр.».