— Может быть, он приезжал туда по делам, — сказал фон Клеффель.

— Ха, по делам! — воскликнул Красавчик. — Там была горбунья, еврейка, выдававшая себя за мадьярку, истинный ураган по отзывам. У нее еще были волосатые ноги, — уточнил он.

— Какая гадость! — Вайнхольда передернуло от омерзения.

Юрген представил себе голого Кинцеля и не сдержался, рассмеялся. Ему вторил дружный смех, все остальные подумали о том же.

— А это на раз или на час? — озабоченно спросил Диц, вертя талончик в руках.

— Судя по количеству выданного снаряжения, на раз, — ответил Ули Шпигель.

— На раз или на час, вам ведь все равно будет мало, Хайнц, — сказал Вайнхольд, — возьмите еще мой, он мне не понадобится. Только не забудьте вернуть мне корешок с отметкой об исполнении, чтобы я мог отдать его в канцелярию.

— И исполню, и верну, — Диц поспешил забрать талончик, — вы настоящий друг, Вайнхольд. Что я могу для вас сделать?

— Я случайно увидел у вас в ранце заначенную банку мясных консервов. Не могли бы вы дать ее мне? Я не оставляю надежды на встречу в госпитале с Эрихом. Вы ведь знаете, как кормят в этих госпиталях. А Эриху даже в нашем котле не хватало мяса, я всегда подкладывал ему свои кусочки.

— Конечно, конечно, — засуетился Диц, доставая банку консервов из ранца, — это будет нашим общим подарком старине Кинцелю.

Юрген хлопнул себя ладонью по лбу. Как же он мог забыть?! Юрген полез в свой мешок и достал плитку шоколада. Он был большим сладкоежкой, Толстяк Бебе, и хорошим парнем.

Им повезло. Их товарищи находились здесь и шли на поправку. Каждый раз, когда они по очереди направлялись в увольнительную, они непременно заходили в госпиталь.

У них быстро выработался четкий ритуал. Вот и в тот день они необычно большой компанией — отсутствовали лишь Красавчик и Брейтгаупт — отправились с утра в город. Их лагерь располагался километрах в семи от центра города, им, привыкшим к долгим маршам, это было не расстояние. Они промаршировали по шоссе, наслаждаясь воздухом свободы и приветственно козыряя проезжавшим мимо машинам. Они вступили на улицы города, в который раз поразились царившей там мирной атмосферой и четкой организацией жизни. По улицам ходили подтянутые немецкие офицеры и женщины в нарядных платьях, солдаты в чистой форме и надраенной до блеска обуви если и слонялись просто так по улицам, глазея по сторонам, не позволяли себе ни малейшей расхлябанности, готовые в любой момент отдать честь встречному офицеру, патрули вежливо проверяли документы и указывали дорогу. Отпускники излучали счастье от предвкушения близкой встречи с родными и коротали время до отхода поезда в кинотеатре, где специально для них крутили фильмы. Прилавки многочисленных магазинов не ломились от избытка товаров, но предлагали все необходимое. Старухи и девочки продавали букетики цветов. Дымили трубы завода. В сторону железнодорожной станции одна за другой ехали крытые машины с различными грузами, предназначенными для отправки в Германию. В том же направлении прошла колонна местных жителей, молодых парней и девушек с чемоданами в руках, они ехали на работу в Германию. Их лица были печальны, это было так понятно и естественно, ведь они покидали родителей и родные места. Провожающих не было, это было предусмотрительно запрещено, чтобы избежать душераздирающих сцен прощания.

Но главным было наличие ресторанов, кафе, пивных. Именно это отличает мирный город от военного, цивилизацию от варварства. Собственно, в пивную они и направлялись, это было первым пунктом программы. Пивная походила на рабочую столовую, каковой она, наверно, и была в прежнее время, но они не привередничали. В пивной важен не интерьер, а хорошая компания и, конечно, пиво. Пиво должно быть.

— Бирхер? — склонился над их сдвинутым столом русский официант.

Это означало: «Пиво, господа?»

— Ja! — закричали они дружно.

Вскоре перед каждым стояла кружка пива с огромной шапкой пены и рюмка водки. Водку тут подавали как само собой разумеющееся.

— Prosit![22]— они подняли рюмки и выпили до дна. — Mit den Wölfen muß man heulen![23]

Запили пивом. Утолив первую жажду, они застучали кружками по столу, скандируя:

— Bier! Bier! Bier!

Стучали, впрочем, осторожно, ведь кружки были стеклянными и без крышек, а пена по-прежнему заполняла половину кружки. Официант быстро принес пиво и водку. Теперь можно было осмотреться и неспешно поговорить.

Несмотря на ранний час, зал был почти заполнен. Преимущественно такими же солдатами, как и они, не желающими терять даром ни одной минуты из дня отдыха. Исключение составляла шумная компания русских полицаев, молодых и не очень, узколицых, поджарых мужчин, сидевших за столиком в углу и налегавших на водку. Одеты они были кто во что горазд. На некоторых была немецкая военная форма без эмблем, перехваченная в поясе советскими широкими ремнями с тяжелыми литыми пряжками. А некоторые были и вовсе в коричневатых офицерских френчах с медными пуговицами с выпуклой эмблемой серпа и молота. Их эта мешанина нисколько не смущала. Они искоса посматривали на сидевших в зале немцев и хвастливо грозились прищучить каких-то неведомых Юргену москалей. Юрген вообще мало что понял из их разговора, они говорили скорее по-польски, чем по-русски. Они были из Галиции, что это такое, Юрген тоже не знал.

— Прекрасный материал, — сказал фон Клеффель, показывая глазами на полицаев, — отчаянные и полные ненависти к большевикам. Как раз то, что нам нужно.

— Это точно, — сказал Красавчик, — ненависть из них так и прет.

— Почему вы решили, что к большевикам, подполковник? — спросил Вайнхольд.

— А к кому же еще? — искренне изумился фон Клеффель. — Не к нам же! Ведь мы принесли им свободу от большевистского ига. Осталось только привить им немецкий порядок, и из них выйдут отличные кавалеристы, вы уж мне поверьте. Я потому и сказал: прекрасный материал.

— Наемники, — скривился Ули Шпигель, — хороших солдат из них сделать можно, тут я не спорю, но доверять им… Вы уж мне поверьте!

Шпигель знал, о чем говорил, он сам был когда-то наемником.

Это была прелюдия. Главный разговор был впереди. А о чем говорить, как о не запрещенной в лагере теме? У всех были на этот счет свои соображения, наблюдения, планы.

— Тыл есть тыл, здесь все отлажено, — начал фон Клеффель, — но вы даже представить себе не можете, какие тяготы мы испытывали во время наступления летом сорок первого года. Наше наступление было столь стремительным, а просторы этой страны столь обширными, что мы далеко оторвались от наших баз снабжения и, что самое ужасное, от полевых борделей, — добрался он наконец до сути вопроса. — Местное женское население задействовать нельзя под угрозой трибунала. Хоть вой! Хоть узлом завязывай! Надо отдать должное верховному командованию — тогда оно быстро отреагировало. Начальник генерального штаба сухопутных войск генерал Гальдер лично отдал приказ тыловым подразделениям снабдить бордели трофейным транспортом. Представьте: мы идем на рысях к Москве, а за нами на полуторатонном грузовичке следуют проститутки в точном соответствии со штатной численностью — по одной на сто солдат и 75 унтер-офицеров во главе с красавицей Эммой, она ублажала офицеров.