– Ну какая разница, Любочка! Они столько времени живутвместе, что вполне могут считаться женихом и невестой. Ты что-то имеешь противнее?

– Да нет, – она сделала неопределенный жеструкой. – Пусть приезжает, если ей так хочется. А почему Андрюша не можетприехать?

– У него гость какой-то.

– Гость или гостья? – прищурилась Филановская,памятуя частые жалобы Кати на то, что к ее милому постоянно приходят какие-тоженщины, с которыми он ведет долгие разговоры без участия своей подруги.

– Да гость, гость, мужчина, – рассмеялсяСаша. – О, вот и наша красавица! Ну, Тамара, ты – супер! Самая красиваяженщина страны!

Тамара Леонидовна стояла посреди комнаты, изо всех сил стараясьдержать спину прямо. Платье было и впрямь великолепным, на этот раз, как это нистранно, Саша угадал. Оно струилось и переливалось, скрывая деформированнуюстарческую фигуру, а округлые мягкие складки серо-голубого меха деликатнопрятали дряблую морщинистую кожу подбородка, шеи и груди. Над всем этимвеликолепием красовалось обвисшее, почти уродливое лицо нездорового мучнистоговида – последствия неудачной пластической операции, которую Тамара Филановская,несмотря на советы специалистов, все-таки сделала, когда ей было далеко засемьдесят. Все в один голос говорили, что в таком возрасте пластическиеоперации чрезвычайно рискованны, особенно если учесть количество ранеесделанных процедур подобного же рода, и что кожа уже утратила эластичность и способностьк регенерации, и что заживление окажется весьма проблематичным, и чтоизношенному немолодому организму не полезен общий наркоз, но Тамаразаупрямилась. Она отлично себя чувствовала, была полна сил, энергична истройна, находилась в прекрасной форме во всем, кроме, как ей казалось, лица,она по-прежнему много играла в театре и ее до сих пор с удовольствием снимали вкино, но она была убеждена, что лицо необходимо поправить. Скинуть при помощипластики лет десять-пятнадцать, плюс грим, которым можно убрать еще десятоклет, – и она сможет играть не только возрастные роли, но и романтические.

Врачи, как очень скоро выяснилось, были правы, а ТамараЛеонидовна – нет. Результаты операции оказались ужасающими, и с тех пор она ниразу не вышла ни на сцену, ни на съемочную площадку. Однако, и сидя дома,Тамара Филановская продолжала оставаться великой актрисой.

– Отлично, – подытожил Александр, закончивпридирчивый осмотр. – Ниночка, запиши для памяти: к этому платью подойдутсерьги с жемчугом и бриллиантами, браслет от Картье и кольца, которые я привезиз Лондона. Вечеринка послезавтра. Кто седьмого марта дежурит?

– Я, – отозвалась сиделка, – я с Иройпоменялась, ей нужно дома побыть по семейным обстоятельствам.

– Хорошо, значит, не забудешь, когда будешь Тамаруодевать. И вызови на седьмое число маникюршу, пусть ей руки в порядок приведут.Да, Тамарочка? Да, моя красавица? – ласково заговорил он, обращаясь кбабушке. – В таком платье и с такими украшениями ручки должны бытьидеальными. Ты на нашей вечеринке будешь самой красивой, все просто в обморокупадут – до чего ты будешь хороша!

Он встал с дивана, обнял старуху, поцеловал в макушку и тутже перевел строгий взгляд на сиделку.

– Нина, почему корни седые? Почему вы не можете вовремявызвать парикмахера? Сколько раз я просил, чтобы вы как следует следили заТамарой Леонидовной! Сейчас же позвоните, пусть завтра приедет. Или нет, пустьприедет седьмого, в середине дня, покрасит и уложит волосы, чтобы была красиваяприческа.

– Хорошо, Александр Владимирович, – испуганнопролепетала Нина. – Вы не волнуйтесь, все будет сделано.

– Правильно, Сашенька, – пропела ТамараЛеонидовна, – скажи им, скажи построже, а то меня совсем запустили. Пустья стара, но я остаюсь женщиной, и не позволяй им пользоваться моей беспомощностью.

– Не позволю, Тамарочка, не позволю, ты всегда быласамой красивой женщиной страны и останешься такой. Нина, что ты стоишь? Идиделай салат, я с голоду тут с вами умру.

Сиделка метнулась прочь из комнаты, прошуршав взметнувшейсяюбкой что-то виноватое и почти обиженное. Александр помог бабушке устроиться вее любимом кресле, сам сел на пол, положил голову ей на колени, потерся щекой ошелковистую ткань нового платья. Любовь Григорьевна, присев на краешекдиванного валика, наблюдала эту сцену с привычным, но так и не прошедшимудивлением. Неужели он действительно так любит бабку? Тому, что племянник любитсвою тетушку, она вовсе не удивлялась, а как же может быть иначе, ведь оназаменила ему мать, всегда была рядом, вырастила, воспитала, кормила и одевала,лечила и ухаживала. А бабушка минуты лишней с внуками не провела, стеснялась их– у молодых женщин внуков не бывает, если есть внуки, значит – старуха, бабушкавсе играла и играла свои бесчисленные роли, ездила на гастроли, репетировала,участвовала в правительственных концертах, лежала в косметологических клиниках– одним словом, занималась только собой, своей карьерой и своей славой, отдаваявнукам лишь минимум внимания и душевного тепла, да и то исключительно в узкомсемейном кругу, когда никто не видит. Так почему же Саша так беззаветно еелюбит?

Любовь Григорьевна вообще плохо понимала своих племянников,несмотря на то, что вырастила их и воспитала. Но Андрей, при всех егозаморочках и диковинных теориях, был ей все-таки ближе, понятней, а вот передСашей она пасовала. Не понимала она его такой безразмерной и безграничной любвик людям, особенно к тем, кто не сделал ему ничего хорошего. Впрочем, покойнуюсестру Надю с ее любовью ко всему человечеству она тоже не понимала. Вероятно,Саша унаследовал это качество от матери, а Андрюша – нет, он своим протестныммышлением скорее в отца пошел. Что ж, бывает.

В отца… Господи, пусть окажется, что сын этого отца написалте проклятые записки. Тогда по крайней мере все понятно и совсем не страшно,хоть и противно. То есть нет, страшно, конечно, страшно, что мальчики узнают,кто и каким способом лишил их отца, но с этим можно справиться, можно, Нанасделает все, как надо, поручит кому-нибудь, да хоть тому же Тодорову, и еслинужны будут деньги – Любовь Григорьевна их достанет, это не проблема. Вполнереально откупиться от шантажиста и сохранить мир в семье. Но если записки писалне он, то… Нет, не думать об этом, не думать!

* * *

Катя заглянула в кухню, где сидели Андрей и его гость. Ещене открыв дверь, она услышала голос Андрея:

– Нет, это совершенно невозможно.

– Но может быть… как-нибудь?..

Голос гостя был виноватым и каким-то просительным. Странно.Этого мужчину Катя никогда прежде не видела, но в этом-то как раз ничегостранного не было, мало ли какие новые знакомые появляются у Андрея. Страннымбыл его тон. К Андрею приходили обычно поделиться проблемами, поговорить,что-то обсудить, выслушать совет, но уж никак не просить. О чем речь, хотелосьбы знать? Впрочем, какая разница?

– Нет, не может быть и не как-нибудь, – голосАндрея звучал очень четко и напряженно. – Мы с вами не сможемдоговориться. И вообще это не предмет договоренностей, неужели вы сами непонимаете?