Мне нужно поговорить с ним. Необходимо так сильно, что от паники больше никогда не услышать его голос горло намертво сводит судорогой. Дышать нечем. Совершенно нечем. Меня вышвырнуло в пустой открытый космос, и конечности стремительно покрываются инеем.

Это паническая атака.

Я могу в любой момент потерять сознание.

Может, если меня не будет…

Звук открывшейся двери и торопливые шаги немного приводят в чувство.

— Доченька, ну что же ты так. — Это не моя мама, это совершенно незнакомая мне женщина. Берет меня под подмышки, как инвалида, и укладывает обратно в кровать. — Нельзя вставать пока.

— Где мои родители?

Маме стало плохо, так что ее накачали успокоительными, чтобы отец мог забрать ее домой. Наверняка за ней уже присматривает медсестра: после инстульта мы часто пользуемся их помощью, и пара безотказных, готовых прийти даже посреди ночи, в номерах телефонов есть и у меня, и у отца. Папа был у меня всю ночь и все утро, не спал и рычал на всех, пока мой лечащий врач не сказал, что со мной все будет хорошо, ничего серьезного не случилось, у меня простое сотрясение мозга средней степени тяжести.

— Мне нужен телефон.

Медсестра поджимает губы и отрицательно качает головой. Пытается уйти, но я сползаю следом и цепляюсь ей в спину, чуть не падая на слабых ногах.

Снова реву, только на этот раз слезы невыносимо жгут щеку, как будто у меня там настоящий ожег, а не отпечаток пятерни.

— Пожалуйста, мне очень нужен телефон. И… еще интернет.

Я не помню номер телефона Антона, но все мои контакты автоматически сохраняются в гугл-аккаунте.

— Вам нельзя, пока врач не разрешит.

— Пожалуйста. — Я снова падаю, чувствую себя тряпкой и размазней, неспособной рявкнуть и вытребовать любые привилегии. — Пожалуйста, умоляю…

Меня как будто ударили тараном в грудь.

Боль такая сильная, что хочется умереть, лишь бы не чувствовать себя горящей заживо изнутри. Огонь растекается по плечам до подмышек и потом опускается на локти и кончики пальцев.

— Что ж ты плачешь-то так и убиваешься, — причитает медсестра и на этот раз просто помогает мне сесть на край кровати. — Ну, не конец же света. Что там у тебя такое важное?

У меня?

У меня человек, без которого я не знаю, как дышать.

И это очень-очень плохой симптом, но бороться с ним уже бессмысленно.

Через пять минут в палату украдкой заглядывает молоденькая медсестра в белой униформе и шапочке. Ставит около меня ноутбук и протягивает свой телефон.

— Только на пять минут, — смотрит с мольбой. — Я тут всего месяц работаю, если главврач узнает — меня попрут, а где я еще такое место найду?

Мне нужна минута, чтобы зайти в свой аккаунт, открыть контакты и с облегчением выдохнуть — вся моя телефонная книга там и номер моего мужчины в погонах тоже. И даже с красным сердечком в конце его имени.

Но набирать Антона ужасно страшно.

Может, он подумал, что я его обманула?

В запасе пара минут, и я, собравшись с силами, почти наугад тыкаю в кругляшки кнопок на экране.

Двумя руками прикладываю телефон к уху.

Гудок, второй, третий…

До боли жмурюсь, пытаясь убедить себя, что происходящее — всего лишь дурной сон перед рассветом. Белиберда, которая мучает мозг, если очень устал, но никак не можешь заснуть.

— Да? — слышу в трубке знакомый и непривычно сухой официальный голос.

— Антон? — Все, я больше не могу произнести не звука, хоть вырывай гортань.

— Йени?! — Он произносит мое имя громко, удивленно. Мне кажется или действительно с облегчением? — Малыш, что случилось? Я телефон задрочил тебе названивать вчера и сегодня!

Мотаю головой, пытаюсь сбросить неуместное волнение. Он же вот тут, рукой не потрогать, но рядом. Я даже чувствую его запах, который остался утром на подушках. Он говорит со мной, не посылает куда подальше, не набрасывается с упреками.

— Не молчи, — уже напряженно. Слышу грохот ключей на заднем фоне, пару крепких слов, когда что-то с грохотом падает на пол.

Если бы только я могла не молчать.

Беззвучно открываю и закрываю рот как обреченная сдохнуть на солнце рыбина.

— Ты где?

Меня хватает впритык на одно слово — название частного медицинского центра, куда меня определили родители.

— Еду. Не плачь.

Дерьмо случается.

Эта фраза с идиотского демотиватора торчит в моей башке весь вчерашний вечер, сегодняшнее утро и день.

Я не верю, что люди без причины куда-то пропадают.

Так не бывает.

Разве что они вляпались в крупные долги или засветились в одной из тех бумажек, которые мне порой приходится класть на стол самому высокому начальству. Но Очкарик точно не из тех товарищей, хоть все эти мелкие детали…

В общем, не суть.

Первый раз я набираю ее около шести. Выдается свободная минута и мне просто хочется услышать ее голос и веселую болтовню обо всем и ни о чем.

Она не отвечает.

«Бывает», — мысленно говорю себе и на всякий случай не прячу телефон далеко, абсолютно уверенный, что она перезвонит самое позднее через полчаса.

Но она не перезванивает.

До восьми — ни слуху, ни духу. Я ношусь с жопой в мыле, буквально тупо и нагло стряхиваю с себя важные и неотложные дела, потому что хочу слинять хоть на час пораньше, чтобы забрать Очкарика и заехать в торговый центр за всем, что нужно забросить в холодильник на неделю вперед.

Я снова набираю ее в половине девятого — и снова никакого ответа.

Еще раз — через полчаса. Тишина.

Отправляю пару сообщений: почему молчишь, все ли в порядке, как наши планы?

Сообщения доходят, но она их не читает.

Пробую дозвониться еще несколько раз, хоть чувствую себя тем еще дерьмом. Да что за херня вообще? Что-то случилось — возьми трубку, скажи, я на хрен отстану!

В одиннадцать, когда все коллеги давно расползлись по домам, ухожу с работы. Мелькает шальная мысль заехать к ней, но вовремя вспоминаю, что ей — двадцать шесть, и она — замороченная. Разговор с мамой, видимо, внес необходимое просветление в дебри романтической чуши в голове писательницы. Ну а хули? Девять лет разницы, в клуб не повел, цветы не подарил, сразу напряг готовкой и уборкой.

Сплю я хреново.

Что, блядь, случилось-то?!

Утром еще раз набираю ее номер, и на этот раз «абонент вне зоны действия…»