20.45, 26ºC, высветилось на бортовом табло. Он повернул ключ в зажигании и вздохнул. Обычно запах новенького «Вольво XC90» и бесшумный ход мотора наполняли его приятным чувством достатка и внутреннего спокойствия. Но не сейчас. Сейчас Марсьяль Хозье был охвачен сомнениями и тревогой, которые бегали под кожей, как муравьи.

Отъехав от тротуара, он взглянул на свое шале. Адель стояла за застекленной дверью и провожала его глазами с тем нескрываемым презрением, которое теперь всегда возникало у нее на лице, когда она к нему обращалась. И это после всего, что он сделал для нее… Если она жила в достатке, не опасаясь за завтрашний день, так это только благодаря ему. И если они могли поехать отдыхать на Мальдивы, на Сейшелы, кататься на яхте на Карибах, ездить на сафари в Южную Африку, так только на деньги, которые он добывал. Это на его деньги она могла играть в теннис, в гольф, обедать с подругами у Сарана и посещать лучшие спа-салоны и салоны красоты в Тулузе. А теперь она швырнула ему в лицо всех шлюх, любовниц и измены… Что же она раньше этого не сделала? Видимо, ей было что терять. А теперь, когда дела пошли хуже, крысы рванули с корабля.

Со злости он ударил по рулю, въезжая в Эгвив. В беседке маленькая рок-группа истязала электрогитары перед публикой человек в тридцать подростков, и он вспомнил, что, кроме футбольного матча, сегодня еще и Праздник музыки. GPS-навигатор указывал дорогу и сообщал, что до пункта назначения осталось ехать двенадцать минут. Час назад ему позвонили. Звонившая полагала, что знает, кто убил Тимотэ. Но ей категорически не хотелось, чтобы их видели вместе. И он назначил встречу возле старой водяной мельницы, в шести километрах от города. Марсьяль помнил, что когда-то был возле мельницы: собирал шампиньоны. Тропа к мельнице почти полностью заросла ежевикой, и по ней никто больше не ходил. И он слегка удивился, что дама назначила ему встречу в таком месте: «Я думаю, что знаю, кто убил Тимотэ, нам надо поговорить. Может быть, вы не в курсе, но я тоже причастна к тому, о чем знаете вы… Вероятно, вы будете удивлены, но у этого дела множество ответвлений…»

И он действительно удивился. Он никогда не думал, что звонившая каким-то образом замешана в той истории. А вдруг это ловушка? Он не вчера родился, а потому знал все уловки и трюки. Да нет. Чепуха. Не ее стиль. Кто-нибудь другой – может быть… Хотя голос в телефоне был очень похож.

Он въехал на вершину пологого склона, подпрыгивая на ухабах и чувствуя, как по днищу кузова скребет высокая трава. Потом затормозил и выключил двигатель. Лес пронизывали лучи заходящего солнца. Полосы света проникали сквозь листву и темный подлесок. Лес словно истекал кровью заката, наполняясь тревожными тенями.

Марсьяль вышел из машины и почувствовал, как зачастил пульс в сонных артериях. А не напрасно ли он поехал сюда под конец дня? Он ожидал увидеть на тропе машину своей конфидентки, но среди подлеска не было ни одной машины, кроме его «Вольво».

– Вы здесь?

Никто не отозвался. Его вдруг охватило сильное желание сесть за руль и уехать отсюда. Но тут на телефон пришло сообщение: «Я за мельницей, не кричите так громко». Он улыбнулся. Можно подумать, что их кто-то услышит. Решив воспользоваться случаем, он пристроился возле дерева помочиться, но, как и всегда, неудержимое желание закончилось тонкой струйкой, которую тут же сдуло ветром. Он застегнул ширинку и отправился наверх, через заросли травы и ежевики, скрывавшие верхнюю часть тропы. Развалины мельницы, похожие на китайскую теневую картинку, виднелись чуть поодаль. Слева слышалось журчание ручья.

В обычное время он нашел бы все это красивым, ему бы понравились покой и тишина, которые нарушал только плеск ручья. Всю жизнь он наслаждался тем, что ему удавалось одновременно существовать в нескольких ипостасях. Он был безобидным любителем прогулок и знал грибные места, как никто другой. Он слыл уважаемым гинекологом и имел полное право раздвигать женские ноги. Он дошел до высших ступеней в масонской ложе, и это не мешало ему нюхать кокаин, лежа между грудей какой-нибудь шлюхи в притоне Тулузы. Никто не догадывался, какой сложной личностью он был, не пробовал сложить все фрагменты пазла. Никому не приходило в голову прозондировать глубины мрака и лжи, которые скрывались за его всепрощающей улыбкой и спокойной речью. Он давно уже изучил этот мир, он опускался на самое дно и видел все его мерзости. Но в его глазах именно эти мерзости и были самым ценным, ибо его аппетиты отличались низостью, а злоба была безгранична. Он с этим мирился и этим кичился. Единственным, кто читал в его душе, как в открытой книге, был тот, другой. Человек, похожий на него. Нет, не так: тот был гораздо хуже его, но бесконечно могущественнее и опаснее. Этот человек понял, с кем имеет дело, с первого взгляда, с первой секунды знакомства.

Марсьяль Хозье прошел последние заросли травы и добрался до мельницы. От нее остались только торчащие из зеленоватой воды полуразрушенные каменные стены, обросшие мхом и обвитые корнями, как лианами. Ручей напевал свою песенку, когда-то веселую, но ныне безжизненную, холодную и зловещую.

– Эй, покажитесь! – крикнул он. – Можете выходить! Кроме нас с вами, здесь никого нет!

Никакой реакции.

– Вы здесь?

Ответа не последовало. Какая-то птица шумно взлетела, зашуршав листвой, он вздрогнул от неожиданности и громко выругался. И тут же устыдился своего страха. Мало того, что он был человеком жестоким, он был еще и гордецом, каких поискать.

Он огляделся, всматриваясь в переплетения темных стволов и кустарников, озаренных закатным солнцем.

Теперь его охватила тревога.

Он принялся уговаривать себя, что никто не придет. Что никого там нет. Тогда зачем было посылать сообщение? Он обернулся. Там, внизу… Какая-то тень. Меж двух деревьев. Зверь? Он что-то там увидел. Или кого-то…

Он был почти в этом уверен, хотя и уловил движение буквально краем глаза. Он напрягся. Сквозь шум ручья невозможно было что-либо расслышать.

Вдруг он уловил еще одно движение, на этот раз с другой стороны, и опять быстро повернул голову. На этот раз он увидел убегающую тень, за которой оставался только шорох листьев. Тень была, несомненно, человеческая…

– Эй, вы!

Теней было две… Они слишком далеко разбегались, чтобы принадлежать одному человеку. Значит, и людей было двое. Он стал лихорадочно оглядываться, внутри зашевелилась паника. Потом вспомнил Камеля Эсани и своего сына, погибших в страшных мучениях, и волосы на затылке встали дыбом.

И еще он вспомнил, как принимал у себя в кабинете молоденькую беременную девочку. Тринадцать недель. Она очень плакала. Она не хотела этого ребенка. Сама мысль стать матерью приводила ее в ужас. Он с улыбкой объяснил ей, что во Франции хирургическое извлечение плода разрешено только до конца двенадцатой недели беременности. Что касается ее, то было уже слишком поздно… На неделю. Тем более, что плод не имел никаких отклонений в развитии, – коварно прибавил он, хотя и знал, что это не так.