Так вот – все, что происходило в мае – сентябре 1938 года в Чехословакии (впрочем, как и то, что случилось в марте 1939-го), было ЕСТЕСТВЕННЫМ ХОДОМ СОБЫТИЙ, подготовленным всей недолгой историей этого геополитического новообразования.

* * *

Во-первых, имеет смысл избавиться от истасканного клише «чехи и словаки – изначальные русофилы». Словаки – да, безусловно, они такими были всегда, таковыми по большей части являются и поныне. А вот утверждать, что чехи едва ли не со Средних веков любили русских искренне и бескорыстно, я бы не взялся, как не взялся бы утверждать, что «исконная русофилия» чехов вдруг в одночасье (после событий 1968 года) превратилась в свою антитезу. Да, панславистские организации в австро-венгерской Чехии были весьма многочисленны, и у великого сына чешского народа Карела Крамаржа имелось немало сторонников – но Крамарж, хотя и принимал самое непосредственное участие в создании независимого Чехословацкого государства (и даже несколько месяцев был его премьер-министром), очень скоро был оттеснен с ведущих политических позиций своими противниками, сторонниками, так сказать, «европейского выбора Чехословакии» – предводителями которых были Масарик и Бенеш.

Почему Масарик?

Потому что Масарик доказал хозяевам мира свою преданность ИХ идеалам. Когда в конце XIX века в чешском историческом сообществе возник принципиальный спор относительно так называемых рукописей Ханки (которые исследователь чешского Средневековья Вацлав Ханка создал собственноручно, а затем выдал за артефакты XIII века – дабы доказать, что чешская письменность существовала уже во времена Батыя) – Масарик первым из авторитетных ученых публично объявил о подлинной сущности оных документов. И, несмотря на многочисленные увещевания коллег (которые тоже понимали, что бумаги Ханки – фальшь, но из политических соображений считали нужным это дело спустить на тормозах), Масарик продолжал «изобличать» Ханку – доказывая этим свое небрежение интересами чешского национального движения. Когда же в 1899 году в Чехии начался процесс против Леопольда Хильснера, обвиненного в ритуальном убийстве чешской девочки-подростка, Масарик без раздумий встал на сторону защитников еврея-убийцы. Суд Хильснеру вынес смертный приговор, но Верховный суд в Праге отменил этот приговор. Через год Хильснер вновь ритуально убил чешскую девочку – и вновь Масарик выступил в защиту убийцы. «Дело Хильснера», кстати, очень напоминает «дело Бейлиса» в Киеве и «дело Дрейфуса» в Париже – очевидно, что подобными «делами» мировая закулиса отсеивала преданных и верных ее делу автохтонов, готовых во имя разного рода льгот и преференций наплевать на интересы и своих стран, и своих народов.

А что касается «младшего партнера» пана Масарика, Эдуарда Бенеша, то он никогда и не скрывал, что все свои планы и надежды связывает с Западом. «Отношения СССР и Чехословакии всегда были и всегда останутся второстепенным вопросом, который зависит от Франции и Великобритании. Нынешние связи Чехословакии с Россией целиком вытекают из франко-русского договора, и если Западная Европа потеряет интерес к России, то и Чехословакия его также потеряет. Чехословакия всегда будет придерживаться Западной Европы, и будет всегда связана с ней, и никогда не будет связана с Восточной Европой. Любая связь с Россией будет осуществляться лишь при посредничестве Запада и с его согласия, и Чехословакия воспротивится тому, чтобы превратиться в инструмент русской политики» – это слова Бенеша. Надеюсь, ни у кого после этого не осталось иллюзий относительно «русофилии» тогдашнего руководства Чехословакии? И Масарик, и Бенеш были патентованными «демократами» «общечеловеческой» ориентации, для которых интересы хозяев мира всегда были на первом месте; и действия Бенеша во время «Мюнхенского сговора» говорят об этом лучше всяких слов…

Таким образом, можно утверждать, что идеологией межвоенной Чехословакии был отнюдь не панславизм (и уж тем более не русофилия) – хотя довольно большое количество русских постреволюционных эмигрантов в 1923–1924 годах по решению президента Масарика обрело твердь под ногами на чешской земле (а генерал Войцеховский даже стал одним из руководителей чехословацкой армии). Чехословакия Масарика – Бенеша была либерально-космополитическим государством с авторитарным стилем управления – сиречь никакой «демократией» она не была, как бы ни утверждали обратное записные «борцы с нацизмом». А все рассуждения о «демократическом» характере чехословацкого режима разбиваются об очевидные факты.

* * *

По Питтсбургским соглашениям между лидерами чешского и словацкого национального возрождения, подписанным в разгар Первой мировой в США, Словакия должна была стать частью вновь создающегося ФЕДЕРАТИВНОГО государства Чехословакия – тем не менее Масарик «продавил» через парламент Конституцию, в которой ЧСР объявлялась УНИТАРНОЙ республикой – недовольных же этим словацких политических деятелей официальная Прага незамедлительно объявила «сепаратистами» или «шпионами» (свои 15 лет профессор Войтех Тука получил именно за «шпионаж в пользу Венгрии»).

Все поползновения немцев Судет на автономию подавлялись силой оружия и запретами на политическую деятельность. А уж о подкарпатских русинах и говорить не стоит! В 1919 году Антанта приняла решение о том, что Подкарпатская Русь войдет в состав ЧСР лишь в том случае, если почти вся власть в крае будет принадлежать Краевому парламенту (не от хорошей жизни, конечно, было принято столь революционное решение – за Карпатами бушевали Советы, и обещать русинам меньшее означало своими руками толкнуть их в объятья большевиков) – и что же? Ни о каком самоуправлении для русинов до самого конца Первой республики ни разу не зашло и речи! Правда, Прага, надо отдать ей должное, не загоняла недовольных русинов в лагеря (как это делала Польша со своими украинскими «сепаратистами») и даже открыла Украинский свободный университет и сельскохозяйственный институт – но это делалось по большей части в пику недружественному северному соседу. Образование русины и украинцы в ЧСР получали, а вот участвовать в управлении собственными землями им запрещалось.

Поэтому к 1938 году Чехословакия подошла предельно разобщенной политически и национально, межэтнические противоречия усиливались день ото дня. В Судетах все лето шли перманентные стычки между местными боевиками и чешскими полицейскими и жандармами – а учитывая, что протяженность границ республики с Германией составляла 1545 км, можно с уверенностью утверждать, что наличными силами пограничной охраны гарантированно контролировать ее (пресекая любые попытки контрабанды оружия и подрывных материалов) было невозможно, и судетский фрайкор, безусловно, имел возможность получать из-за границы необходимую помощь.

В Словакии ситуация была еще хуже – несмотря на то что основатель Словацкой народной партии отец Глинка в августе умер, его дело развивалось и крепло. К кризисной осени 1938 года «Глинковской гвардии» удалось накопить внушительный нелегальный арсенал в шесть-семь тысяч стволов, в том числе даже ручные и станковые пулеметы. Боевые отряды «народников» де-факто стали властью в сельских районах Словакии. Вот как писал о «Радобране» в августе 1938 года один из современников: «Это были молодые сильные ребята, все в черном, чувствовавшие свою безнаказанность и считавшие, что делают богоугодное дело. Они были опасной силой в городах и фактической властью в сельских районах, где разъезжали верхом под огромными знаменами с шестиконечными крестами, мертвыми головами и ликами католических святых… Они не боялись ни полиции, ни жандармов, с которыми были запанибрата…. Без пощады хватали и били всех, кто был против Тисо, оскорбляли чехов «свиньями» и «тыквоголовыми», издевались над евреями, а люди только смеялись и угощали их сливовицей». То есть власть официальной Праги в Словакии была уже более чем номинальной, а в восточных сельских районах этой страны – и вовсе призрачной.