— Настоящее имя. То, которое только близким людям открывают.

— Откуда ж ты его знаешь? — скептически спросила, а он подтянулся на сильных руках, оказался рядом со мной и, приблизившись, сказал на ухо:

— Руда ты. Диана эта — тьфу, чужое имя, даже звучит странно! А ты Руда!

«Не играй с тем, что сильнее тебя, Руда».

— Но как ты...

— Ты пришлая, травница, ты не знаешь всего того, что дети впитывают с молоком матери, — Ратмир убрал волосы с моего лица, погладил по щеке. — Я почувствовал его, твоё имя.

— Вот трудно! Рыжая, рудая, Руда, — пробормотала я, а он усмехнулся:

— Руда это цветок. Самый редкий, самый важный для ведьмы. Ежели его найдёт — останется вечно молодой!

— Что же я — вечно молодая ведьма? — рассмеялась, обнимая его. Ратмир закрыл глаза, зарывшись носом в мои волосы, шепнул:

— Ты моя ведьма, мой цветок, моя руда. С тобой я останусь вечно молодым.

— Если я соглашусь выйти за тебя, — исключительно из вредности ответила я, отдаваясь во власть его рук. Ратмир поцеловал меня долго и нежно и, пока я упивалась его губами, спросил ещё раз:

— Пойдёшь за меня? Будешь моей княгиней?

— Буду, — выдохнула, смешивая наши дыхания. — Куда ж я денусь...

— Ты ведьма, рудая, ты исчезнешь, растворишься в лесу. А я не хочу искать тебя снова всю жизнь!

— Пафосно, как всё это пафосно!

Я вздрогнула, оторвавшись от любимого, и бросила подушкой в кота, который вскарабкался на кровать и теперь сидел, наблюдая за нами. Но промахнулась. Кот презрительно фыркнул, неторопливо встал, выгнул спину и сказал:

— Мокошь идёт, прикройтесь, соромщики!

В него полетела брошенная меткой рукой Ратмира вторая подушка, которая достигла цели. С громким возмущённым воплем: «Убивают!» кот шуганулся с кровати, а я натянула на себя покрывало, оглянулась.

Иреанка шла к нам через сад, подметая траву своим длинным белым одеянием. Глядя на неё, я отчего-то подумала — что-то случится. Она скажет нам плохую новость. Такую плохую, что хоть топись.

Мокошь остановилась у кровати, сложив руки на животе, и сказала добродушно:

— Добрый молодец, ты больше не болен. Красна девица, вам надобно вернуться домой.

Я кивнула. Остаться не получиться, а ведь хотелось. Пора собираться в обратный путь, в зиму и хлопоты. Как там моя одинокая русалка, которой не спится? Как там Бер и Кики?

А Отрада, наверное, так выросла.

— Замёрзнем по дороге, — скептически ответил Ратмир. Мокошь махнула рукой:

— Серебряная птица отнесёт вас к самому городу, не страшись. Девица, пойдём-ка поговорим.

Я заметила подозрительный взгляд князя, но решила, что объясню ему позже. Нашла под покрывалами свою белую тунику, натянула её на голое тело и спрыгнула с кровати. Мы направились к столу у озера. Мокошь опустилась прямо на траву, а я осталась стоять. Так наши лица оказались на равной высоте, и стало понятно, что иреанка хочет поговорить о чём-то очень важном.

Сорвав травинку, Мокошь сунула её в рот и покачала головой:

— Я привязалась к вам и вашим животным. Мне не хочется вас отпускать, но так будет лучше. Ведь я богиня, как говорят ваши люди, а боги должны помогать своим подопечным.

Я слушала, не зная, что ответить. Мокошь повела рукой в сторону озера, и водная гладь пошла рябью. Сказала грустно:

— Скоро ничего этого не останется.

— Почему? — не выдержала я.

— Потому что ментальное не может побороть силы природы. Как мне ни хотелось сохранить Ирей для нас, иреан, его сметёт с лица земли. Вам, людям, тоже придётся покинуть обжитые места на побережье, ибо грядёт землетряс, который принесёт волну.

— Нифига себе новости... — только и смогла ответить я. Потом спохватилась: — А это точно? Может, вы что-то перепутали? У вас есть приборы и какой точности?

— Я долго не могла быть уверенной. Теперь знаю наверняка.

Мокошь положила ладонь на землю, пригнув траву, и закрыла глаза.

— Земля двигается, — сообщила. — Я слышу её движение. Она скрежещет и с натугой двигает плиты коры. Ты знаешь, что земля может двигаться?

— Знаю, — нетерпеливо ответила я. — Проходили в школе! Но когда это всё случится?

— Скоро. Весна не успеет наступить на побережье, как его смоет водой на многие вёрсты. Забирай своего спутника, животных, увози кота. И снимайтесь с места, не оставайтесь так близко к Борею.

— А как же вы? — спросила растерянно. — Как же купол и этот сад? Всё погибнет?

— К моему сожалению, да. А я. Я не знаю.

Мокошь огляделась, с улыбкой обвела взором любовно выпестованный рай под куполом, сказала задумчиво:

— Быть может, для меня будет лучше остаться здесь. Время ещё есть. Мы с иреанами обсудим всё вместе и решим. А вы — летите домой, люди. Спасайтесь, чтобы продолжать жить.

— Это так. грустно, — я покачала головой.

— Грусть не всегда бесполезна. А для тебя у меня есть подарок, красна девица!

Мокошь махнула рукой, и крохотная птичка принесла в клюве, положила ей на ладонь маленький блестящий кулон на тонком светлом шнурке. Надев его мне через голову, иреанка сказала удовлетворённо:

— Это тебе за то, что обнадёжила меня. Теперь я знаю, что люди когда-нибудь достигнут вершин знания.

— Спасибо, — пробормотала я растроганно, разглядывая круг солнечных лучей, в котором был заключён ромб, поделённый на четыре квадрата. Кулон оказался маленьким, но тяжёлым, лёг рядом с оберегом в ложбинку между грудей и потеплел от контакта с кожей.

— Поблагодаришь меня после, — усмехнулась Мокошь. — Это не просто безделушка, это часть меня самой и моего ментального. Он настолько силён, что исполнит любое желание. Но только одно! Запомни, одно желание, самое сокровенное!

— Я запомню.

— А теперь иди. Ваша одежда ждёт вас, конь, собака и верблюд уже в серебряной птице, не мешкайте, люди. И да, атлантиды больше вас не побеспокоят. Зевс с огромным сожалением наблюдал вчера за гибелью их империи в пучине океана. Мы все опечалены, но цивилизации гибнут, на их смену приходят новые, и жизнь продолжается.

Жизнь продолжается. Эти слова я повторяла себе вновь и вновь, когда, сидя в чреве серебряной птицы, то есть дирижабля, мы летели над белыми торосами, над Бореем, над снежными бурями к Златограду. Мокошь не сопровождала нас, она осталась под своим куполом ждать землетряс. А я прижималась к Ратмиру, грея ноги в шерсти Бурана, и мне хотелось плакать от жалости к этой расе огромных, мудрых, но уставших существ. Для них жизнь закончилась тогда, когда они перестали желать новых высот и новых побед. Иреане были обречены на вымирание, потому что достигли всего.