Костлявая рука потянулась к белой шее…

Только Услада не из робкого десятка народилась — почитай, кажный на селе ее крутого нрава отведал, — вот и теперича она особливо не растерялась, да как дала дверью по когтистой лапе. Только и старуха крепкая оказалась — ладная дубовая охранительница о кость ударилась да обратно отскочила, — злобная ухмылка шире стала. Но и после этого Услада не отступила: кинулась на незваную гостью с тесаком. Пальцы ведьмарки щелкнули — нож в сторону отлетел, о стену лязгнул да на половице упокоился. Прыгнула Услада к печи, оглянулась — нет Кукобы у порога. Но не поспела дочка старосты выдохнуть, как подле половица скрипнула. Обернулась, а это старуха к ней руки тянет. Отбежала девица к лавке, решето схватила. Мыслила им отбиться, но новый щелчок и его из рук выбил.

А ведьмарка все ближе. Рука снова к шее тянется…

Зажмурилась Услада, богам взмолилась.

А костлявая кисть уже горло обхватила. Паляндра круги нахаживает, скалится да облизывается. Заструились слезы из-под опущенных девичьих век. И вдруг ослабла хватка! Открыла очи Услада: ведьмарский лик исказился от ужаса.

От ухмылки и следа не осталось.

— А-а-а! — догадалась Услада и вытащила из-под рубахи оберег, вырезанный из рябины, что силой в купальскую ночь налилась. Наставила на Кукобу Черную. — Вон из хаты!

Ведьмарка зашлась в лихотряске, заметалась по избе.

Тут исчезнет, там появится. Да все со спины напасть норовит. Только и Услада не сдается. Вокруг себя волчком вертится да Кукобу к порогу теснит. А глотку луженую рвет так, что, должно, все озерницы в Гиблом озере взбаламутились:

— Вон пошла! Прочь! И не мысли тут снова показываться!

Схватила дочь старосты помело и ну им старуху гнать.

А рука у нее крепкая, силы хватит такую оплеуху отвесить, что духу впору вон вылететь. Недаром же в селе промеж собой тихонько шепчутся, что жених Услады от оных ласк к Зазовке в дебри утек. Рассвирепела дочь старосты, точно кабан лесной, охотниками загнанный, да как раскрутит свое оружие — не хуже лопастей Битовой мельницы. То по худой спине, то по голове с белесыми колтунами помело попадет. Убралась Кукоба из хаты. Даже дверь за собой притворила, чтоб разбушевавшаяся девка следом не увязалась. Остановилась дочь старосты. Воздух из груди со свистом вылетает, а на румяном лике довольная усмешка расплывается — отходила ведьмарку черную, ведьмарку страшную на чем свет стоит! Уселась на лавку и снова размышлять начала — идти к Лютоверу иль в избе батьку да братца дожидаться?

* * *

Уже которую ночь Домна не могла уснуть. И вроде за день так намается, что должна бы в беспробудную серость провалиться да до самого рассвета в ней проплавать. Ан нет. Прежде она все о Гедке размышляла: как пристроить мальца, чтоб он полезным селянам оказался, чтоб не гнали его со своих дворов, палками не лупили. Чтоб и после смерти мамки не пропал. Теперича из головы не шли слова Милавы. Неужто ее сыну Мокашь предначертала стать ведьмаком? Не этого Домна желала. Ежели раньше селяне с мальцом знаться не желали, юродивым клича, так нынче и вовсе отрекутся.

— Мамка, — позвал Гедка.

— Спи, сынок.

— Мамка, там за дверью Кукоба стоит.

— Откуда ведаешь? — напряглась Домна, да только ответ-то ей не больно надобен был — она уже не сомневалась в правоте сына. Ведь учуял он как-то змеюку под платком в яме. — А что ей надобно?

— По наши души явилась, — и так молвил это Гедка, точно о грибах да ягодах толковал.

— По души? — устрашилась Домна. — Иди ко мне, сынок, скорее.

— Ты не пугайся, она сквозь дверь не пройдет, — малец забрался к мамке под шероховатую простыню и прижался худым долговязым телом. — Вот-вот барабанить станет. — И только поспел сказать, как в оконце кто-то постучал. У Домны гулко забилось сердце. Она притиснула сына еще сильнее. — Ты не мысли, я не страшусь. Я ведь мужчина. Я и тебя обороню, ежели потребуется.

Женщина улыбнулась, на душе потеплело… Стук повторился в иное оконце. По телу побежали мурашки.

— Эй, Домна! — послышался взволнованный голос Череды. — Отвори мне дверь, скорее!

Староста? Ужас сам собой с хребта скатился. Домна села и принялась водить по полу ногой в поисках лаптя. Да где ж он?

— Скорей! — громче крикнул Череда.

— Не надобно, это не дядька Череда, — Гедка уцепился за рукав материнской рубахи и потянул обратно.

— Ты же сам слышишь.

— Верь мне, мамка! — постреленок изо всех сил тянул мать к себе.

— Домна, скорей, помоги мне! — взвыл староста.

— Перестань, Гедка! Ты же сам слышишь, ему подмога надобна, — мать рванула рубаху, но избавиться от цепких ручонок оказалось не так-то просто. — Отпусти! Кому велю?!

— Мамка, это Кукоба гласом старосты молвит. Не отворяй, мамка!

Домна почуяла, как испугался малец. Никогда прежде она не слыхала, чтобы он так страшился. Даже когда его каменьями забить хотели. Она остановилась в нерешительности.

— Домна! — староста закричал так, точно его на части рвали. А ежели все ж Гедка ошибся? Что, ежели сам еще в своем даре толком не разобрался? Что, коли это Кукоба на мальца ворожбу насылает? Так неужто Домна позволит, чтоб добрый человек пропал? Она кинулась к двери.

— Нет, мамка! — завопил малец и побежал следом. Домна стала как вкопанная. Рука легла на засов, но что-то внутри не дозволяло отворить.

— Ежели не веришь — выгляни в оконце, — повис Гедка на подоле матери. — Глас она подстроить умеет, но вот лик сменить не может.

— Домна!!! Забивают!!!

Домна подкралась к оконцу и осторожно выглянула. У двери стояла старуха в лохмотьях и орала гласом старосты. Ведьмарка мигом почуяла на себе чужой взгляд. Домна лишь моргнуть поспела, как страшный беззубый лик уже ухмылялся с той стороны оконца. Бельма точно в душу уставились. Домна попятилась. Гедка словно из-под половицы вырос. Стал прямо пред мамкой. На Кукобу глядит так, как кот на собаку, что чужой обед умыслила съесть. Ведьмарский рот скривился от злобы. Старуха подалась назад. Затряслась. Завизжала страшно. А после пропала, точно ее и не было.

— Что? Что ты сделал? — изумилась Домна, понапрасну выискивая за оконцем следы недавнего присутствия Кукобы.

— Приказал ей уйти, — пожал плечами малец.

Домна добрела до лавки и села. Она все еще с трудом разумела, что все случилось взаправду. Значится, быть Гедке ведьмаком. Но эта дума уже не терзала сердце. Ежели сын станет добрый люд от нечистиков оборонять, разве это худо? Тем паче Милава сказала, что он уже избрал путь света. Дышать вдруг стало так легко, точно Домна в светлом сосновом бору прогуливалась. Она залезла под льняную простыню и крепко обняла сына. В эту ночь она впервые заснула так крепко, как только могла мечтать.

* * *