Ей совершенно определенно снился страшный сон. Красочный, как помнилось, полный реалистических деталей, подробный, как справочник начинающего инженера, но напрочь лишенный смысла. Во всяком случае, послевкусие было именно таким – Дарье снился бред.

Она проснулась в своей ставшей уже привычной спальне. За окном было пасмурно: низкие облака, мелкий дождь, шелест которого, впрочем, совершенно не мешал. Напротив, он лишь усиливал приятное во всех отношениях ощущение уюта. Шелковые простыни, невесомое, но теплое пуховое одеяло и прохладный воздух дождливого утра, наполненный запахами мокрого сада.

– Изволили проснуться, ваша светлость? – Феона возникла рядом с кроватью, как делала это обычно, словно бы соткавшись из света и теней, но на этот раз исполнила свой трюк несколько иначе – плавнее, осторожней, так, чтобы не напугать. И голос «механической девочки» звучал сегодня мягко, без характерного «нажима».

– Совершенно не помню, когда легла спать! – потянулась Дарья и откинула одеяло. – Что там вчера было-то? Вечеринка? Именины? С чего напились-то?

– Вы вчера не пили, госпожа княгиня, – строго посмотрела на нее Феона. – Вы вчера спали.

– Что, весь день? – недоверчиво нахмурилась Дарья.

То, что она не запомнила свой страшный сон, не беда. Случается, и даже пить для этого не обязательно. Но проспать целый день? Такого за ней вроде бы раньше не водилось. В смысле не случалось пока никогда.

– Вы, ваша светлость, три дня так проспали, – тем же мягким, «соболезнующим» тоном объяснила Феона.

– И с чего бы вдруг? – не поверила Дарья.

– Никто не знает, – очень по-человечески пожала плечами «механическая девочка». – Вас Феликс нашел. Вы спали в кресле, во Флорентийской гостиной…

– И?

– И ничего. Перенесли в спальню. Потом, уже назавтра, вас доктор осмотрел. Сказал, что здоровы, и сон не летаргический. Но вы, ваша светлость, все равно спали. Так что встал вопрос об искусственном кормлении, но вы и через сон две чашки бульона выпили, и стакан чая с медом, и еще стакан апельсинового сока, и полстакана бренди, и…

– Достаточно! – перебила служанку Дарья. – Прикажи сварить мне чашку крепкого кофе, и…

Она хотела принять ванну и об этом именно собиралась сказать Феоне, но слово «кофе» на этот раз вызвало не то чтобы редкую, но все же не своевременную ассоциацию со словом «кабинет».

Кофе… Кабинет… Вычислитель… Высшая математика…

И сразу же вспомнилась последняя из «не взятых с бою твердынь».

Мерная комбинаторика Второго уровня…

«Даже смешно!»

И верно смешно. Безуспешные попытки Дарьи понять, «о чем там идет речь», показались ей сейчас какой-то совершенно бессмысленной возней котенка с механическим приводом. Для посвященной седьмого уровня культа Мудрой в математике нет и не может быть тайн. Ведь Кадара (адепты также называли ее Высокой) – богиня мрачных тайн, покровительница запретного знания, то есть запредельно сложной математики, изощренной физики и вычурной по своей природе химии, нечувствительно переходящей в молекулярную биологию, – трех великолепных китов, на которых зиждилась цивилизация Френы. Они, в конце концов, ее и погубили, эти киты. Однако знание бессмертно, и на руинах цивилизации жрецы Кадары длили в веках свой подвиг, сохраняя для грядущих поколений изумительную науку мертвой цивилизации.

«Ну, а я то здесь при чем?! – вскинулась мысленно Дарья, сообразив, о чем думает. – Я даже не знаю, где эта Френа!»

Однако это было ложное утверждение, потому что в следующее мгновение Дарья поняла, что, даже не будучи адептом Кадары, она знает теперь не только математику Френы, но кое-что и о самой Френской цивилизации. Знание это, однако, было «записано» в ее мозгах не по-русски и не на одном из пяти других языков, которыми владела Дарья. Едва она подумала об этом, как в памяти всплыл и источник знания – «изданный» Собственной Разведкой Легиона «Меморандум о научно-техническом наследии Френы». Дарья не знала, что такое этот Легион, как не знала и того, почему «Меморандум» написан на Ахан-Гал-ши – одном из трех официальных языков империи Ахан. Но содержание «Меморандума», включавшего колоссальный объем знаний в области точных наук, она помнила, словно и в самом деле читала все эти неподъемные информационные блоки в Вычислителе своего личного кабинета. Помнила, знала, понимала, как и неведомо когда и как выученный ею в совершенстве «охотничий язык». А ведь «Меморандум» был записан не фонетическим письмом, а классическим, в котором иероглифы имеют четыре уровня репрезентации: символический, числовой, морфологический и фонетический, так что классическое письмо становится способно передавать все четыре уровня выражения устного Ахан-Гал-ши.

«Царица небесная!» – Дарья вспомнила наконец, что предшествовало ее долгому сну. Ее мольба не осталась безответной. Ее «плач» был услышан. «Камни» откликнулись. Они научили ее тому, чему она хотела научиться, но не могла или не успевала. Чудо случилось. Но тогда возникал закономерный вопрос: с какой стати? С чего вдруг или за что? За красивые глаза? Или за что-то другое? Кто она такая, черт побери?! Или что она такое? Отчего «камни» готовы «говорить» с ней, помогать, учить? Вопросы множились, и все они имели неприятный подтекст, ибо одна из тех вещей, которые Дарья твердо усвоила за свою не такую уж короткую жизнь, это то, что бесплатных обедов не бывает. За всё надо платить.

Потом он помылся – по давнему обычаю без помощи рабов и под свободно падающей водой – и долго сидел в парильне, вдыхая горячий, пахнущий жасмином пар и чувствуя, как благодатное тепло разогретой на живом огне проточной воды проникает сквозь раскрывшую все поры кожу до самых заветных глубин уставшего тела. Туда, где в жаркой полутьме Сути[59] ворочался потревоженный неожиданной встречей зверь. Впрочем, ничего опасного или необычного в этом странном и не вполне нормальном состоянии не было, и господин Че не стал тревожиться. Он думал о Ши’йя Там’ра О и не просто думал. На самом деле она стала первой женщиной в его жизни, которая самым невероятным образом заняла все мысли господина Че, не оставив ни малейшего места для чего-нибудь еще. Везде была только Она, и только о ней билось внезапно ожившее сердце мужчины, еще несколько часов назад полагавшего, что знает о жизни, а значит и о женщинах, всё, и что ни одна из них не способна его удивить. Однако Вторая младшая О его и не удивила. Она просто разрушила тот мир, в котором жил блистательный господин Че, разбив ненароком и картину этого мира, какой она сложилась в голове «безупречного мужчины». Безупречным назвал его однажды отец, и с тех пор так про него и говорили, а, возможно, и думали.