– Предполагал, – он не собирался лгать, но точность слов важна и сама по себе.

– Но зачем?

– А ты разве не поняла? – Марк достал заветную фляжку, протянул Дари. – Подкрепись!

– Спасибо! – Дари взяла фляжку, что было хорошим признаком, но пить не спешила. – Когда вы решили, что возьмете фрахт?

– За полчаса до отправления, – Марк достал из кармана еще один предмет, который взял с собой на этот именно случай. – Умеешь курить сигары?

– Сигары?

– Это гжежчи, – протянул он ей кожаную тубу, – редкий сорт сигар с той стороны. Необычный вкус. Дым пахнет медом и сухими фруктами. Но не таким медом, какой знаешь ты. Этот красный, почти бордовый. Густой. Его невозможно пить или намазывать на хлеб, но можно грызть, как кусковой сахар. И фрукты… Эти «яблоки» и эти «сливы» росли под другим небом, на другой Земле.

– Не знала, что ты еще и поэт! – в голосе Лучезарной звучала неприкрытая ирония.

– А ты думала, что знаешь всё? – посмотрел на нее Марк. Их взгляды встретились.

«У них часто встречаются голубые глаза, – подумал он отстраненно. – Отчего?»

– Мы принимаем предложение, – добавил он вслух. – Детали с тобой обговорит Сабина.

– Думаю, – сказал Марк, вернувшись к прерванному разговору. – Думаю, Дари, ты оценишь этот вкус. Но дело в другом. Эти табачные листы содержат легкий наркотик. Он напоминает по действию кокаин. Дарит бодрость, восстанавливает силы. В общем, хороший способ скоротать бессонную ночь.

– Я умею курить сигары, – Дари смотрела на него чуть прищурившись, рассматривала, изучала, – но не умею их раскуривать. Раскуришь для меня?

– Стоп! – Марк прервал разговор на полуслове и обернулся к Лучезарной, оставив Дарью недоумевать, с чего вдруг такая прыть. Впрочем, в неведении она находилась недолго. Всего одно мгновение.

– Об этом не может быть и речи, моя светлая госпожа! – твердо, даже жестко, пожалуй, заявил Марк. – Мы не участвуем в торговле живым товаром!

– А кто говорит о торговле? – Лучезарная «смотрела» на Марка. В глазницах маски клочья ночного мрака сменялись «восходом» холодных голубых звезд, и наоборот.

– О чем тогда мы говорим?

– О транспортировке сирот.

– Куда и зачем?

– Марк, – «взгляд» Лучезарной стал жестче, но, возможно, видеть это могла одна лишь Дарья, – мы говорим о трехстах шестидесяти восьми мальчиках и девочках в возрасте от трех до пяти лет. Двести двадцать семь из них темноглазые брюнеты и шатены, большей частью смуглые и обещающие вырасти в высоких – очень высоких – мужчин и женщин. Остальные не будут такими высокими. Метр семьдесят, максимум – метр восемьдесят. Коренастые, ширококостные блондины. Встречаются и рыжие. Цвет глаз… Ты все еще не понял?

– Сероглазые, – кивнул Марк.

– Верно, – согласилась посредница. – Сероглазые и голубоглазые, но у некоторых из них глаза зеленые. Все они сироты, я могу подтвердить это документально. И я требую, чтобы условия перелета были самыми комфортными, какие только могут быть.

– Мне показалось, мы говорили о пятистах.

– Остальные не люди, – возразила Лучезарная, – и волновать тебя не должны. Они и живы-то весьма условно, так что под определение «живой товар» никак не подпадают.

– Вот как! – Пожалуй, впервые за время их знакомства Дарья разглядела на лице Марка тень озабоченности. – Ты нашла способ поладить с Адонисом и его демиургами?

– Согласись, Марк, это не твое дело.

– Но попробовать-то стоило! – усмехнулся Марк и, отвернувшись от Лучезарной, снова посмотрел на Дарью. – Это не работорговля, – ответил он на недоуменный взгляд Дарьи. – Скорее, усыновление.

– В таких количествах?

– Транспорты ходят на ту сторону не каждый день. Однако эти усыновители не принимают детей иной расовой принадлежности. Только высокие кареглазые брюнеты или светлоглазые и светловолосые крепыши.

– Там так плохо с потомством?

– Я не знаю, – покачал он головой, – но думаю, дело не в плодовитости. Это очень странные игры, Дари, и их в два слова не объяснишь. Просто ты попала в ураган…

– И меня несет вместе с ветром…

– Дари… – он смотрел ей прямо в глаза, но единственное чувство, которое она могла прочесть в его взгляде, было желание. Он хотел ее, вот в чем дело.

«Его ломает от страсти, как от абстиненции!»

– Дари… Я… – обычно он знал, что сказать. – Представь, что должна объяснить иностранцу откуда-нибудь из Патагонии, – да, да, именно индейцу из Патагонии! – как вы живете в Тартаре. Что такое республика? Почему ваша армия называется народно-освободительной? Откуда взялись летающие корабли? Что скажешь?

«Научить туземца с Берега Слоновой Кости чистить зубы и ездить на трамвае…» – вспомнила Дарья старую шутку, гулявшую по офицерским кантинам «от моря и до моря».

– Я поняла, – пыхнула она сигарой, оказавшейся на вкус отнюдь не противной. – Предлагаешь обождать с выводами?

– Ты очень умная, – улыбнулся Марк. – Иногда даже страшно делается.

– Да, я умная, – Дарья попробовала прочесть Марка, но это оказалось невозможно, только в висках запульсировала боль. – А еще какая?

– Красивая, но это не комплимент.

– А что тогда комплимент?

– Даже и не знаю! – развел он руками. – Давай подождем. Возможно, когда-нибудь я подберу подходящие слова.

– Ты станешь меня учить? – на самом деле она хотела спросить о другом, но неожиданно устыдилась своего желания. Впрочем, замена получилась совсем неплохо. Почти правда, хотя и не вся. И вопрос вполне уместный.

– Мне некуда деваться, – пожал он плечами. – Я взял на себя ответственность заботиться о тебе. Правда, это случилось несколько позже, чем я предполагал…

– Ты опоздал на двадцать лет, – Дарья просто не могла не напомнить о том, что все еще сидело в ней, как заноза в пальце.

Молчание повисло между ними, тяжелое, как скала. Мгновение, другое…

– Не надейся, Дари, – сказал, наконец, Марк, – боль не пройдет. Ты не забудешь и не простишь. И это правильно. Моей вины в случившемся нет, но это ничего не меняет. Случившееся случилось, и повернуть время вспять не в моей власти. Теперь я могу лишь попытаться вернуть долг. Вопрос лишь в том, готова ли ты его принять?

Ночью прошел дождь, и, хотя на арену не упало ни капли, буковый набор дуэльного круга чуть увлажнился. Не слишком заметно, но достаточно, чтобы Че принял это обстоятельство в расчет. Он постоял мгновение, давая голым ступням почувствовать фактуру идеально оструганных узких досок, понюхал воздух и послушал гул собрания. Влажность изменила не только силу сцепления кожи с лакированным деревом, но и сопротивление воздуха, и, кажется, даже настроение трибун. Впрочем, все это являлось рутиной и имело ровно столько значения, сколько имело. Немного, но все-таки…