— Айла, давай уйдем.

Но она упрямо мотнула головой. Ей нужно быть тут. И пусть хотя бы своим видом, но показать, что она не держит на него зла. Обвинительная речь была короткой, но и этого хватило, чтобы мать мальчика вздрагивали, будто от озноба, а сам ребенок, не удержавшись, прижался к ней, ища защиты.

— Наказание…

— Витар хотел увести меня обратно!

Все-таки Айла нарушила правила. Вмешалась, хотя альфа знал все от и до. Но промолчать не могла. Боль взрослых — душевная или физическая, это одно. Но дети… Она умоляюще взглянула на вожака. И, может, это игра света и тени, но на его губах увидела едва уловимую тень улыбки.

— Мы знаем, Айла, — сухо отозвался Арвид, — а ты имей терпение дослушать приговор. Пол года без забегов рядом со Стаей, — объявил он растерянному мальчику. — И ещё два отработаешь после совершеннолетия у Горных на добыче железа.

Айла не слышала вздохов облегчения, но почувствовала его всем нутром, а у самой словно камень с души свалился. Брита, не сдержавшись, тихо всхлипнула и прижала к себе сына. Волчонка решили не изгонять из стаи, ограничившись мягким наказанием.

— Собрание окончено, — объявил Арвид. Перешептываясь и бросая в ее сторону короткие взгляды, оборотни стали расходиться.

И опять ее, как много дней назад, уводил отсюда Кайрон. Но в этот раз не просто держал за руку, а так трепетно и нежно прижимал к себе, что холодность Ньяла и яд Нельги остались за спиной и не трогали сердца. А рядом оказалась семья Лейфа, шаманки и, к ее удивлению, Эйнар. Ещё с десяток оборотней так же держались очень близко, демонстрируя поддержку и расположение. Айла подмечала каждый жест и ласковый взгляд и была благодарна за их молчаливое участие. Пусть едва ли треть от присутствующих на собрании, но для нее это многое значило.

Целой делегацией их с Кайроном привели к самому логову. Объятья Надин были крепкими и очень тёплыми.

— Я думаю, у вас будет хороший волчонок, — последнее слово женщина произнесла с особой нежностью. Она очень хотела ещё ребенка, но пока забота и ласка доставалась лишь Лейфу.

Мальчик, стоявший рядом с матерью, энергично кивнул.

— Да! И я научу его охотиться! А потом мы будем слушать сказки!

Поддержка Гвен выражалась в лёгком прикосновении к плечу. Шаманка выглядела безмятежно, словно все вокруг — лишь досадная суета, не стоящая и полслова.

— Я буду отстаивать ваше право на жизнь тут, — пообещал Эйнар.

Но, несмотря на поддержку, в серых глазах еще виднелась былая холодность и обида. Смутное воспоминание мелькнуло в голове и выскочило на свет непонятной ей самой фразой:

— Давен просил тебя не злиться, а то хвост облезет.

Впервые Айла видела, чтобы мужчина бледнел настолько сильно. На лбу заблестел венец из пота, а глаза налились тьмой.

— Я не злюсь, Айла, — его голос звучал глубоко и хрипло, — может, лишь на себя. Потому что не могу примирить в своем сердце радость за вас и скорбь по брату.

И оборотень исчез вслед за остальными.

— И ты все еще думаешь, что тебе снился лишь сон? — Горячие объятья прогнали дрожь и успокоили почему-то взбрыкнувшее в тревоге и легком страхе сердце. — Не знаю, как поступают человеческие Боги, но история оборотней говорит, что порой Мать Волчица появляется в наших лесах, чтобы помочь тем, кто в этом нуждается.

— Но вряд ли она поможет, когда будут решать…

Мир перед глазами перевернулся, и последние слова пропали в глубоком поцелуе. От метки по позвоночнику заструилось тепло, закручиваясь томлением внизу живота. И кровь, как по щелчку пальцев, стала похожа на искристый эль, что делает голову хмельной, а ноги слабыми уже от первого глотка.

Голод по ласке мужчины поймал ее в ласковые когти, мягко запустил их под кожу, лишая возможности думать о чем-то, кроме горячих рук и жадных губ. Кайрон совсем-совсем не позволял коснуться себя все эти дни. Ласкал губами или пальцами, не слушая тихой мольбы быть с ней как прежде.

Вот и сейчас вдруг отстранился, пытаясь разорвать объятья.

— Айла, ты устала…

Да сколько можно! Глаза упрямого оборотня удивленно сверкнули, когда она с силой дернула его за руку, пытаясь увести в логово. И даже слегка зарычал, стоило толкнуть в каменные плечи, вынуждая сесть на кровать.

— Я устала? — шипела, устраиваясь на его коленях. — Это ты устал! О, я знаю! Наверное, людские женщины были о-о-очень дружелюбны к испуганному варвару. И поспешили утешить бедняжку!

Клыки обнажились, но она смело припечатала свои слова поцелуем. Таким же глубоким и откровенным, что дарил ей он, разжигая в крови жажду забыться в его руках и ласках.

— Я чувствую себя хорошо, — руки скользнули под темную рубашку, оглаживая напряженные и вздрагивающие мышцы крепкой груди и живота, — ты, - ладонь скользнула ниже, — чувствуешь себя… м-м-м, ну очень хорошо!

Сжала пальцы, и его ответный стон заставил задохнуться от нетерпения.

— Ты… беременна, — прошипел сквозь зубы, толкаясь навстречу ее ласке. — Айла!

— И очень хочу отца своего ребенка!

Потому что сил уже не было терпеть их неполную близость и отговорки, что ей надо отдохнуть. Да она только этим и занималась, но чувствовала себя с каждым днем все более уставшей. Близость Кайрона дразнила. Воскрешала в памяти его самые откровенные ласки и бесстыдные позы, в которых Айла оказывалась, содрогаясь и крича от наслаждения. И больше ее не смущали ни широко раздвинутые ноги, ни свет очага, позволявший ей и мужчине видеть, как их тела соединялись раз за разом в совершенный, самый чудесный образ единства не только сердец, но и тел. Ни днем, ни ночью ей не было покоя от соблазнительных мыслей снова почувствовать его внутри, но лона касались лишь чуткие пальцы или проворный язык. Этого было мало!

— Я хочу тебя, — захныкала, отталкивая его руки от потаенного местечка, — мстишь мне, да? За то время… О, как же ты выдержал!

— С трудом, — захрипел, снимая и сдирая с нее платье, — гладил и ласкал тебя ночью, а потом сбегал с твоим запахом на руках и… м-м-м, любимая…

Одно слово — и Айла упала откуда-то с самой высокой высоты. Это слово! Такое долгожданное, такое нужное! И прямо как в мечтах — глядя глаза в глаза. Он не лукавил — оборотни не швыряются красивыми фразочками, чтобы потом спокойно переступить через них, как через досадную помеху. И если говорят, то лишь о том, что переполняет сердце. Как и ее собственное рвалось на части, тесное для короткой, но такой важной фразы:

— Люблю тебя.

И страсть, вспыхнувшая в его взгляде, волной толкнула их навстречу друг другу.

— Я буду нежен, любимая. Очень-очень осторожен…

Шептал, укладывая ее на бок. А потом медленно, мучая себя и ее, наполняя и растягивая мягкими толчками. Целовал шею и плечи, лаская чувствительную, до слез удовольствия, грудь и еще плоский живот.