Прижимался бедрами и замирал, давая почувствовать всю свою твердость, а потом выскальзывал дюйм за дюймом, заставляя скулить от чувства потери. К счастью и удовольствию — восполняемой. Снова, снова и снова. Пока комната перед глазами не задрожала в мутном мареве, теряя очертания, и перед уже зажмуренными веками не вспыхнули пляшущие звезды.

— Ка-а-айрон!

Ее стон едва ли походил на человеческую речь, и объятья стали крепче, а в лоне теснее, обостряя сладкую пульсацию внизу живота. Теплый поток семени хлынул в лоно, и следом новая яркая вспышка наслаждения прокатилась по телу, заставляя выгибаться и стонать в сильных руках. Закидывать руки и прижимать его голову к собственной шее, пока Кайрон ласкал метку, шире раскрывать бедра и плотно прижиматься ягодицами к замершим бедрам.

Кости разом превратились в желе, и Кайрон просто снял ее и уложил на себя, позволяя растечься на широкой груди. Между ног было ужасно мокро, но Айла блаженно улыбалась, наслаждаясь каждым знаком принадлежности любимому.

— Как наш детеныш?

Пожалуй, только удивление заставило ее слегка приоткрыть глаза.

— Детеныш?

— Я старался медленно. Чтобы… не навредить.

Вот теперь она могла даже приподняться на локтях и заглянуть в обеспокоенные глаза.

— Чем ты мог навредить? — коснувшись его сжатых губ, вздохнула. — Не знаю, как у оборотней, любимый, — произносить это слово было так приятно! Оказывается, ей этого не хватало, — так вот — у людей этим ребенку не навредишь, если мать чувствует себя хорошо, а отец нежен и внимателен. Ты был самым внимательным мужчиной на свете.

Легкая улыбка расслабила жесткие черты.

— После зачатия оборотни обычно ждут не меньше трех лунных месяцев, чтобы детеныш укрепился. Волчицы слишком легко скидывают щенков, — вздохнул, опять мрачнея, — мне нужно многое изучить о человеческих особенностях.

— Разве что только для меня. Родится волчонок.

Но сомнение в его глазах ложкой дегтя подпортило мед их долгожданной близости.

— А если нет то… то тебя точно не изгонят! А я могу поселиться поблизости…

Залепетала первое, что пришло на ум, но ее голову мягко уложили на плечо.

— Не надо, сладкоголосая. И тебе не стоит думать об этом.

В повисшем молчании она чувствовала приближение чего-то важного. Такого же, как недавнее признание.

— Еще лунный месяц назад меня привело бы в ужас известие, что нужно покинуть Айсвинд. Но верь мне — теперь нет. Я по-прежнему не хочу, и мой волк воет от тоски при мысли, что нужно уйти отсюда. Но мы оба умираем, представляя, что не услышим твоих песен или голоса каждый день. Не говори глупостей, любимая. Я никогда не оставлю тебя. Не важно, тут или на людских землях — ты рядом, а все остальное не стоит внимания.

Глаза защипало.

— Мы опять говорим о важном, лежа голыми в постели, — всхлипнула, пытаясь шуткой не дать волю слезам благодарности.

— Можем и за столом, — хохотнул мужчина, — правда, ты все равно будешь без одежды.

— Варвар! — выдохнула Айла сквозь довольную улыбку.

— Твой варвар, — ласково поправил Кайрон.

***

Найти лавку целителя в этом городке было не сложно. Труднее заставить себя второй раз оторваться от пары. Да ещё и беременной. Осуждающий рык волка Кайрон проигнорировал. И несколько удивлённых взглядов тоже. Но люди обходили его стороной, нутром чуя, что он им совершенно не рад.

Поправив наплечную сумку, Кайрон направился к зажатому между двумя домами зданию с зелёными ставнями.

Он вообще сейчас ничему был не рад. Там, в сотнях миль к северо-востоку, в логове вожака обитала самая вкусная, нежная и желанная самочка в мире — его сладкоголосая Айла, а в округлившимися животе толкался очень беспокойный детёныш. Эйнар клялся не спускать с девушки глаз и сторожить лучше, чем хранилище Клана.

Не сказать, что Кайрон был доволен, зная, что рядом бродит другой самец, но в глазах молодого мужчины не было и крупицы похоти. После того разговора, у логова, прежнее тепло вернулось в их общение, но даже самый ревнивый волк не учуял бы в нем что-то большее, чем просто дружеская приязнь.

Входная дверь жалобно хрустнула, и конец его пути был ознаменован спокойным:

— Чем могу быть полезен, господин?

Высокий самец, вставший из-за лекарского стола, выглядел ужасно уставшим и совершенно безучастным. Его не удивили ни его стать, ни одежда, хотя Кайрон и постарался с помощью Айлы подобрать то, что не привлечет лишнее внимание. Когда его сладкоголосая самочка узнала, что он твердо намерен исполнить обещание передать весть родным, ее глаза сияли ярче звезд, а вот у целителя стоящего перед ним — напротив, были словно два тусклых безжизненных угля. Пора бы в них зажечь искру жизни.

— Можешь.

На стол лег мешочек. Совершенно обычный, сшитый из грубой мешковины. Такой не прельстит своим видом, но вот внутри… Ослабив горловину Кайрон вытряхнул на столешницу содержимое. Сложенный листок кожи, цепочка с хризолитом и расшитая нитками и бусинами куколка-крошка. Айла сама ее делала.

Лекарь побледнел так сильно, что темные глаза сделались похожи на два черных пятна. И резкий запах пота и страха ударил по обонянию, подсказывая, что совсем не радость испытал сейчас юноша. Его длинные, тонкие, почти как у Айлы пальцы, дрожали, и листок письма трепетал, будто лист на ветру.

— Она жива и здорова, — сочувственно пояснил Кайрон. Бедняга перед ним был готов лишиться духа и наверняка не мог прочитать письмо как следует. Самец со свистом втянул воздух и почти упал на табурет, вгрызаясь взглядом в размашистые строчки.

Кайрон терпеливо стоял рядом, давая лекарю и себе время. Чувство удовлетворения и облегчения мягкими волнами толкались в груди. И все отвращение от вида грязных, тесных поселений и вони от иных людей меркло, стоило посмотреть, как осторожно гладит Вилл письмо, нашёптывая едва различимые нежности. Он любил свою сестру. А значит — долгие двенадцать дней пути он отмахал не зря.

Тем временем самец принялся пристально разглядывать куколку. Поворачивал ее в разные стороны, словно и на ней хотел отыскать видные лишь ему знаки. А когда вновь вскинул голову, то на мокром от слез лице играла широкая улыбка.

— Моя сестра говорила… говорит! Что куклы тоже могут чувствовать. Грустить, злиться или… радоваться. Как эта.

Кайрон внимательней взглянул на крошечный сверток светлой ткани, ярких лент и бусин. Глазки — два красивых камушка и алый ротик приоткрыт в улыбке. Кукла выглядела и правда празднично.

— Моя сестра делала ее с легким сердцем, — уверенно произнес юноша. — А Вы, господин…

— Ее муж.

Если бы Вилл сейчас не сидел на своем удобном табурете — упал всенепременно. Сердце рухнуло куда-то в желудок и затрепыхалось там. Светлые стены целительской лавки поплыли перед глазами, и запах настоек и микстур стал неожиданно резок.