Груня застучала зубами и подумала: «Все-таки кладбища на меня плохо влияют. Дилан был прав, спрашивая, точно ли я хочу здесь оставаться в одиночестве. Все у меня не слава богу: отца узнала уже после его смерти, портреты родственников приходится писать с могильного камня, влюбилась не в кого-нибудь, а в самого красивого на свете мужчину…»

Художница вдруг сообразила, что замерзла не из-за своих опустошающих мыслей – просто погода изменилась. Тучки на голубом небе затянули его окончательно и беспросветно, да и по цвету стали темнее, мрачнее, как будто набухли влагой. Их словно распирало от слез солидарности с чувствами Груни в память погибших 12 июня, очень многие из которых были совсем молоды. Видимо, резкие перемены погоды здесь в порядке вещей. Аграфена могла в том убедиться в день прилета в Венгрию, когда она одинокой, отчаявшейся путницей сбежала по мосту на зеленый остров и попала там под внезапно нагрянувший дождь.

И сейчас слезы захороненных, то есть вырванных из жизни на пике, вылились в самый настоящий дождь. Сначала самые крупные капли прорвали брешь в облаках, сорвались с небес и не упали, а просто-таки шмякнулись на лист с набросками, аккурат на лицо Софьи Павловны, моментально размыв очертания, словно и нарисованная пожилая женщина заплакала, восприняв общее депрессивное состояние, царившее вокруг. Затем капли стали мельче, западали чаще, словно обрадовавшись прорыву в небесной защите. Этакие капли-детки, последовавшие за своими родителями. Они забарабанили по всему, что ни попало, тяжелые и холодные. Укрыться от них на кладбище с жесткой зеленой травой и весьма окультуренными цветами было негде. Разве только в одиноко возвышающемся костеле посреди территории.

Туда-то Груня и поспешила, быстро собрав свои бумаги и канцелярию. Под конец своего бегства она попала просто под проливной ливень, который буквально застилал глаза.

«Вот ведь стихия! Ужас! Как быстро все изменилось! Интересно, когда Дилан приедет за мной? Надеюсь, догадается побыстрее», – думала Груня, взбегая по грубо, неровно обработанным каменным ступенькам, отполированным поверху тысячами ног, к кованым дверям костела. И вдруг поскользнулась, подвернула ногу и растянулась плашмя прямо перед входом, на некоторое время от боли совсем потеряв ориентацию во времени и пространстве. Конечно же, она благополучно промокла абсолютно до нитки, да еще и окрасила кровью из рассеченной коленки каменные ступени.

– Уф! – перевела наконец дух от боли Груша и, совсем ни на что не надеясь, дернула за кольцо железной двери.

И вот тут совершенно неожиданно удача впервые улыбнулась ей – дверь открылась, впуская внутрь костела насквозь промокшую путницу. Хромая и часто дыша от сердцебиения, вызванного болью, Аграфена доковыляла до первой скамейки и растянулась на ней плашмя, тихо скуля. Хорошо хоть в католических храмах есть эти скамейки, иначе бы ей пришлось устроиться прямо на полу. Немного осмотревшись, она нашла в себе силы посмотреть на свою коленку. Та распухала просто на глазах, и ровно по центру ее пересекала глубокая рана. Это она так «удачно» стукнулась об острый край каменной ступеньки, который и распорол кожу, словно ножом.

«Вот ведь черт! Прости, господи…» – подумала Аграфена и попыталась встать. Тут же края раны разошлись, кровотечение усилилось. Художнице стало реально страшно и нехорошо. Она снова легла на скамейку и закрыла глаза – только так унимались кровотечение, головокружение и тошнота. Идти она не могла, перевязать ногу было нечем, и в тишине костела Груня начала соображать, что ей делать дальше.

Просто трагикомедия какая-то! В день провала спектакля русской труппы, на который все билеты купил один-единственный человек, художник-декоратор погибнет странной смертью… Она хотела нарисовать портреты умерших людей, явилась на их могилу в полном одиночестве, поранилась, а теперь истечет кровью в пустом костеле при кладбище… Романтично и глупо, но так и будет. «Может, Дилан сейчас вернется и заберет меня? Возможно, даже успеет довезти меня до больницы, – затеплилась у нее робкая надежда. Но сама же ее и разрушила: – А как парень меня здесь найдет? Посмотрит – на кладбище нет никого. И уедет. Подумает, что я вызвала такси и сбежала, когда пошел дождь. Надо мне все-таки до людей добраться… Ой, а что это меня так сильно трясет? Наверное, от кровопотери и страха. Нет, это нервы. Но чего я так, дуреха, испугалась? Сейчас главное – правильно раздышаться. Раз, два, раз, два… Вдох, выдох… Потом я встану, выйду из костела и побегу… Куда? Куда-нибудь. К людям просить о помощи. Хотя по мне и так будет видно, что мне нужна помощь, я же буду истекать кровью… Стоп! Что за истеричные нотки? Возьми себя в руки, тряпка! Почему другие берут себя в руки в экстренных ситуациях, а я, наоборот, просто размякла вся? Еще и правда тут дуба дам. Подумаешь, ранка на коленке! Вон герои кинофильмов и с ножевыми, и огнестрельными ранениями садятся за руль и едут за помощью…» – уговаривала себя Аграфена как могла, лежа в звенящей тишине. Только дождик стучал по крыше и в мозаичные стекла костела нарушающей спокойствие барабанной дробью.

Именно в этот момент хлопнула дверь – внутрь кто-то вошел. Груша, какая-то напуганная событиями последнего времени, замерла и прислушалась – ее смутили и насторожили довольно странные звуки. Во-первых, по проходу костела явно что-то волокли, а во-вторых, лязгал какой-то механизм. Поэтому она и не подала признаков своего присутствия в храме, наоборот, вытянувшись в струнку, осталась лежать на скамейке, слушая странные звуки, а также стук собственного сердца, бьющий просто в уши. Когда шаги поравнялись с ее скамейкой, Груня даже дышать перестала. Но шаги продвинулись дальше – ее не заметили. Аграфена, склонившись с лавки вниз головой, посмотрела, что происходит, чуть не загремела на пол, потому что двумя руками зажала себе рот, чтобы не закричать. Она увидела раскинутые в стороны руки, словно у распятого человека, дорогой пиджак, окровавленную рубашку и красивое бледное лицо… Вилли. Лицо было совершенно безучастно в данный момент, так как мужчина находился без сознания, хотя и продвигался очень плавно по проходу – ровно с той скоростью, с которой его тащили два каких-то незнакомца.

«Не может быть! – только и мелькнуло в голове художницы. – И правда какой-то несвоевременный день сурка, нескончаемое повторение одного и того же… И что мне делать? Я опять одна, как обычно, без оружия, да еще раненая, а Вилли снова захватили злоумышленники, ему явно нехорошо…»

Груня поняла, что единственное правильное решение для нее в этой ситуации – лежать и не выдавать свое присутствие, пока мысли не соберутся в пучок. Но когда странная процессия отдалилась, она соскользнула на холодный пол и закатилась под скамейку. На случай того, если мужики пойдут назад. Вдруг ей больше не повезет и ее заметят? Лежа под лавкой, дрожа всем телом, словно черепаха под панцирем, Аграфена чутко прислушивалась – ничего другого ей не оставалось.

В костеле было очень тихо и прохладно. Ей было слышно каждый шорох, каждое движение вошедших людей. А те оставались абсолютно немногословны, то есть практически немы. Видимо, знали заранее, что делать. Вот они подключили какой-то механизм, что принесли с собой, к чему-то… Вот со своеобразным звуком брякнул какой-то камень…