– Спокойной ночи. И пусть тебе приснится лакричное ассорти.

– Я больше не люблю лакричное ассорти.

– Тогда пусть приснится то, что ты любишь.

– Я люблю женщин.

– Женщин? А, ты имеешь в виду девочек?

– Нет, женщин. Терпеть не могу девчонок.

Что ж, – подумал я, тихо закрывая за собой дверь. – Какой папаша, таков и сынок.

Я постоял какое-то время в коридоре, пытаясь расслышать шуршание за плинтусом. Или глухие, неразборчивые заклинания. Но сегодня в Фортифут-хаусе, казалось, было особенно тихо. Как будто он был окутан шестифутовым слоем хлопка.

Я спустился на первый этаж. Лиз сидела в гостиной на диване, скрестив ноги, и смотрела телевизор.

– Вина больше не осталось? – спросила она.

Я покачал головой.

– Что ты тогда предложишь выпить преподобному Пикерингу?

– Чаю, наверное. Викарии всегда пьют чай, не так ли?

– Не те, которых я знаю.

– Ладно, – решил я. – Дойду до магазина. Думаю, у меня хватит денег на большую бутылку «Плонк де Франс».

Ночь была теплая, поэтому куртку я не взял. Я тихо закрыл за собой входную дверь, чтобы Дэнни не услышал, как я ухожу. И поплелся по крутой тенистой дорожке к главной улице.

Если вы прожили большую часть жизни под круглосуточный рев лондонского или брайтонского транспорта, деревня вроде Бончерча покажется ночью пугающе тихой. Однако тут вас могут потревожить самые неожиданные звуки. Как будто мертвые совы падают, цепляясь за ветви сухих деревьев. Или горностаи шныряют в папоротнике. Скрип, треск и шорохи, которые издают перья и мех.

Я шел вдоль влажной каменной стены, ведущей к деревенской лавке. Оглянулся только один раз, чтобы посмотреть на Фортифут-хаус. Но увидел лишь угловатый контур его горбатой крыши, выглядывавшей из-за елей. И опять в таком ракурсе дом выглядел совершенно иначе, словно повернулся ко мне спиной. Мне еще никогда не встречался особняк с таким мрачным и изменчивым характером. Он никогда не шел на компромисс. Оставался неизменно угрюмым и скрытным и был способен на самые отвратительные поступки, на которые только мог быть способен дом. Бывают дома приятные и уютные, которые ни за что не причинят вред своим жильцам без причины. А в Фортифут-хаусе я постоянно цеплялся за перила, натыкался рукой на торчащие гвозди и бился головой о дверные косяки и оконные рамы. Даже если Гарри Мартин умер в результате несчастного случая, это был наглядный пример агрессивности Фортифут-хауса.

Я постоянно пытался убедить себя, что в действительности нам ничто не угрожает. Что призраки не более опасны, чем воспоминания. Но глубоко въевшийся страх подсказывал: я обманываю себя. А может, меня пыталась обвести вокруг пальца какая-то темная и недобрая сила.

Я вошел в магазин перед самым закрытием. Владелец лавки вносил коробки с огурцами и молодым картофелем и, казалось, не особенно обрадовался моему появлению. Помещение было тускло освещено, пахло моющим порошком и сыром Чеддер. Я прошел к полкам с вином и взял большую бутылку красного «Пиа д’Ор».

– Грядут тревожные времена, – заметил лавочник, заворачивая вино в бумагу. Его седые волосы блестели от геля.

– Простите?

– Вы, если не ошибаюсь, тот парень, который работает в Фортифут-хаусе?

– Да, точно.

– Так всегда бывает, когда люди пытаются вторгнуться в тот дом.

– Что всегда бывает?

– Происшествия, несчастные случаи. Как со старым беднягой Гарри Мартином, например.

– Ну, в доме царит не очень хорошая атмосфера, согласен.

– Атмосфера? – воскликнул он. – Да вы меня в этот дом и шестью лошадьми не затащите, вот что я вам скажу. Да хоть десятью лошадьми.

Когда он пробивал на кассе чек, я выглянул сквозь темное окно на улицу. Мое отражение в стекле и отражение лавки затрудняло обзор, но я все-таки заметил человека в коричневом плаще и капюшоне, спешащего в сторону Фортифут-хауса. Вряд ли это был викарий. Роста человек был небольшого и двигался скорее как женщина, быстрым, пружинящим шагом. Я с тревогой подумал о Лиз.

– Подождите минутку, – сказал я лавочнику и вышел на улицу, звякнув колокольчиком на двери магазина.

Незнакомка прошла уже несколько метров вверх по дороге и почти растворилась в темноте, но, когда я ступил на тротуар, она быстро обернулась, открыв бледное пятно лица. Я не был уверен, но мне показалось, что она очень похожа на Лиз. Поэтому я крикнул:

– Лиз! Лиз?

Но она больше не оборачивалась. Она поспешила дальше, пока темнота полностью не поглотила ее.

Я вернулся в магазин. Лавочник ждал меня, протягивая сдачу, с очень недовольным видом.

– Могу я закрываться? – буркнул он.

– Извините, – сказал я. – Мне показалось, что я увидел знакомую.

Он ничего не ответил, но проводил меня до двери и запер ее за мной. Уходя, я оглянулся. Он стоял и наблюдал за мной из окна. Его лицо было наполовину скрыто табличкой «Извините! Мы закрыты! Даже если вы хотите чай „Брук Бонд“!» Глаза блестели за линзами очков, как только что открытые устрицы.

Я двинулся в темноту, и мои шаги эхом отражались от каменных стен, возвышавшихся вдоль дороги. Я уже был почти уверен, что видел возле магазина именно Лиз. Или ее сестру-близнеца. Но что она делала здесь, на дороге, в длинном коричневом плаще с капюшоном? И как вообще сюда попала? Я же оставил ее дома, и она никак не могла обогнать меня.

Я достиг последнего поворота, и из-за деревьев показалась крыша Фортифут-хауса. Нагромождение разнородных многоугольников, из которых выпирали длинные и толстые отростки дымовых труб.

Чем ближе я подходил, тем пристальнее вглядывался в причудливые очертания крыши. Они все больше напоминали какую-то знакомую фигуру. До меня наконец начал доходить смысл этой необычной чужеродной конструкции. На последнем повороте дороги я остановился, еще раз окинул крышу взглядом и понял, что уже давно догадался о роли Фортифут-хауса, как будто заранее был готов к приезду сюда.

В открывшемся ракурсе крыша представляла собой точную копию шумерского храма, которую я видел в «Нэшнл Джиогрэфик». Храма, разрушенного турками. Те же очертания, те же обманчивые перспективы.

Если Кезия Мэйсон действительно спроектировала эту крышу, то старый мистер Биллингс привез в Фортифут-хаус нечто гораздо большее, чем просто ист-эндскую оборвашку. Он привез многовековой интеллект, знающий, как возводить здания, сверхъестественным образом свободные от привычных ограничений пространства и времени.

Я замер совершенно неподвижно, глядя на сгорбленный черный профиль крыши, и чувствовал, что столкнулся с проявлением величайшего гения, а может, полного безумия. Как Савл на дороге в Дамаск. Это было потрясающее чувство. Чувство, от которого засвистело в ушах. Словно меня вышвырнули в космический вакуум, и я внезапно постиг Бога.