мной не разговаривала. И даже не подпустила свою обычную шпильку на предмет того, что кое-кто мог бы пригласить девушку в гости. Зря, между прочим. А вдруг пригласил бы?

В магазине я купил пару кругляшей «столичного» хлеба, два пакета с карамелью и коробку кускового сахара. Ласло с удивлением посмотрел на данный продуктовый набор, но ничего не сказал. Сразу видно — умный человек. И в самом деле — мало ли какие традиции у русских? Может, они без хлеба и конфет вовсе в леса не ходят, по религиозным соображениям? К тому же, в определенном смысле, так оно и есть.

Расчет нас не подвел, мы успели проскочить Ленинградку до того, как она окрасится на Яндекс. пробках в красный цвет, и вскоре по обеим сторонам трассы замелькали деревья, перемежающиеся небольшими коттеджными поселками, из числа тех, куда без пропуска не попадешь.

Ласло молчал, глядя на дорогу, скорость убаюкивала, и я сам не заметил, как меня сморила дрема. И все бы ничего, да вот только во сне меня снова посетили призраки прошлого, превратив его если не в кошмар, то в неприятное видение точно.

На этот раз обрывки истории приняли вид то ли девушки, то ли молодой женщины, лица которой я, как не старался, ни смог разобрать. Была она стройна, причем это достоинство ее фигуры отлично подчеркивало старинное платье из числа тех, что так любят показывать в сериалах про красивую дворянскую жизнь.

Девушка немного покружилась, словно в танце, а после рядом с ней возник силуэт молодого человека, стоящего на коленях и что-то ей протягивающего. Что — не разглядел, поскольку, к моему великому разочарованию эту картину скрыла мутная пелена. А секундой позже я снова увидел незнакомку, она стояла одна в темной комнате и смотрела в окно, за которым царила ночь. Но главным было не это. Главное то, что она время от времени проводила ладонью по правой стороне груди, где искоркой вспыхивало… Черт его знает, что именно. Понятия не имею. Но это точно то, за чем мне предстоит гоняться.

И снова — пелена, более всего похожая на капли дождя, стекающие по стеклу, причем я стою непосредственно рядом с ним, вроде как снаружи, глядя на то, как девичий пальчик с обратной, запотевшей стороны выводит буквы «S» и «C». Что они значат? Не знаю.

А после там, за окном, вдруг вспыхивает пламя, яркое, безжалостное, и слышится крик из числа тех, которые называют последними. Стекло лопается, огонь рвется ко мне, чтобы забрать жизнь не только той, что умерла бог весть сколько лет назад, но и мою.

Страшно-то как!

— Кошмар приснился? — сочувственно осведомляется у меня Ласло. — Бывает. Мне тоже иногда всякое снится. Иногда очень страшное. Но снов бояться не следует, они не принесут вреда. Более того, если верно их истолковать, то можно избежать многих неприятностей. Правда, настоящих повелителей снов почти не осталось. Я знаю только двоих, и они не так сильны, как сами про себя думают.

Я вытер холодный пот с лица и несколько раз вдохнул-выдохнул. Однако. Аж жилка на виске запульсировала.

Жестко. Прямо жестко. И непонятно. Например, вот этот огонь — привет от Полоза или подсказка? Наверное, подсказка, иначе чего бы там девица орала?

Или мой наниматель таким образом мне советует повнимательнее в сторону Воронецкой смотреть? Дескать — будет лезть во все дырки, сгорит к нехорошей маме?

Тьфу, какая чушь в голову лезет. При чем тут вообще Воронецкая?

— Ага, — ответил я. — Приснится же такое. Слушай, можно я закурю? Ну или прижмись к обочине, я там подымлю. Просто машина ведь прокатная, верно? А у них разные требования бывают.

— Кури, — разрешил мадьяр. — Мне, как правило, в подобных организациях редко претензии предъявляют. Что снилось?

— Разное, — уклончиво ответил я, и понятливый спутник более ничего спрашивать не стал, чем заработал в моих глазах еще большее уважение.

«S» и «C». Имя и фамилия? Возможно. Еще это, скорее всего, опять иностранка. Хотя — тоже не факт, у нас в девятнадцатом веке аристократия больше на французском говорила, чем на русском. Да и немецкий был в чести, поскольку многие фамилии, из числа не сильно влиятельных, род вели от иноземцев, что на службу к герру Питеру нанимались.

А платье все же можно принять как временной ориентир. Даже я, не являясь историком моды вроде Васильева, могу точно сказать — это фасон, появившийся не ранее середины восемнадцатого века и не позже середины-конца девятнадцатого. Я видел гравюры и рисунки той поры, до указанного периода дамы носили кринолины, каркасные воротники и все такое, тут же ничего подобного в помине не имелось. Ну а к концу девятнадцатого века мода вообще пустилась вскачь, подобные наряды стали архаикой. Так что диапазон можно сузить.

Но это все не самые важные вопросы. Что за предмет мне подмигнул светом во сне? Что это было? Брошь? Этот… как его… Аграф? Вариантов — масса.

— И все-таки — что тебя так озадачило? — не удержался от вопроса Ласло. — Если это не тайна — может, помочь?

— Как думаешь, что могла носить на груди девушка в восемнадцатом веке? — решил не отказываться от предложения я. Ну а почему бы и нет? — В смысле — из украшений. Вот тут, справа.

— Очень много вариантов, — тут же сообщил мне мадьяр. — Все зависит от того, что это за девушка, из какой она семьи, какого возраста, в какой стране проживала, замужем она или нет.

— Ого, — опешил я. — Даже так?

— Само собой, — усмехнулся Ласло. — Это сейчас ты можешь за сутки облететь половину планеты, оказаться в незнакомом городе и все равно ощутить себя как дома. Везде одинаковая реклама, одно и то же меню в ресторанах, одни и те же сериалы по телевизору. Мир стал единым пространством, за редким исключением, границы остались только в виде географических понятий. А тогда условностей была масса. Хотя какие-то вещи, разумеется, были едины. Например, если речь идет о незамужней девушке из хорошей семьи, впервые вышедшей в свет или только начавшей делать это, то на груди у нее могла находиться бутоньерка с белой розой и крупной жемчужиной, они символизировали ее девственность. И всякий кавалер, если он имел понятие о чести, обязан был соблюдать определенные правила по отношению к ней. Не скажу про Россию, но в Европе это практиковалось.

— А что еще могло быть? — оживился я.

— Например, кулон в виде замка, — отозвался мадьяр. — Впрочем, иногда его вешали и на шею. Он свидетельствовал о том, что