Резник откинулся назад и ответил в том же стиле:

– То, что ты мне тут поведал, – детские шалости по сравнению с тем, чем мне приходится заниматься изо дня в день! – Он указал на лежавшие перед ним бумаги. – Знаешь что сейчас творится в мире? Бывшие союзники стали нашими врагами. Тебе показать, чем мы тут занимаемся? Завербованный американцами нацистский прихвостень; английский шпион, пытающийся украсть чертежи нового орудия дальнего боя; бывшие полицаи и палачи, причастные к казням и пыткам советских людей в годы войны… А еще изменники Родины, предатели и прочие враги народа. А ты мне тут талдычишь про каких-то жуликов, забравшихся на продсклад и пытавшихся украсть ящик тушенки! Какое отношение к этому имеет госбезопасность? Это обычная уголовщина! Вы там со своим Зверевым что, совсем офонарели?

Вадик почувствовал, что закипает: «Зачем он мне все это говорит? Если не хочет помогать, мог бы сказать это самому Звереву. Или не мог? Неужели и этот суровый майор предпочитает не злить Зверя? Да уж… с ним такие шутки не проходят».

Однако Вадик, как и велел ему Зверев, сдержал накипающую злость:

– Нас в первую очередь интересует некая Лиза Еремина. Она, возможно, как-то связана с преступником, проникшим на склады. Нам также известно, что в годы оккупации данная особа была связана с антифашистским подпольем. Именно поэтому я здесь. Нам нужны все материалы о подпольщиках и партизанах, действовавших в пределах области.

Резник отпил чаю и ухмыльнулся:

– А твой Зверев не слишком круто берет? Все материалы! А вы там у себя понимаете, что большая часть этих материалов засекречена?

– Догадываюсь, – угрюмо ответил Вадик.

– Ладно, больше времени на разговоры тратим, – сменил гнев на милость Резник и зычно рявкнул: – Ткаченко!

В кабинет влетел тот самый младший лейтенант, который сопровождал Вадика.

– Отведи этого товарища в отдельное помещение и дай ему материалы, которые он просит, – приказал Резник.

– Все понял, сделаю! – ответил младший лейтенант и кивнул Вадику, приглашая следовать за ним.

* * *

Они спустились на первый этаж. Оставив гостя в обществе дежурного, Ткаченко ушел и появился только спустя полчаса, когда Вадик уже совсем издергался.

– Пошли, – сказал младший лейтенант. – Я подготовил материалы, которые ты просил.

Они двинулись по коридору. Ткаченко отпер одну из обшитых металлом дверей.

Кабинет, который выделили Вадику, был похож на комнату для допросов. Здесь было пыльно и душно, единственное окно находилось под самым потолком. Из мебели здесь были самый обычный стол на ножках, тумбочка и пара обшарпанных стульев. На столе стояла настольная лампа и массивный черный телефон, на тумбочке лежала огромная пачка толстых потрепанных папок.

– Вот здесь все, что тебя может заинтересовать. Тут о подпольщиках и о тех, кто был с ними связан. Когда закончишь, позвони, тут прямая связь с дежурным. Скажешь ему, он вызовет меня. Есть ко мне вопросы?

– Нет. Спасибо.

– Тогда трудись, – Ткаченко улыбнулся и направился к выходу, но, прежде чем покинуть комнату, предупредил: – Курить здесь нельзя.

– Я не курю.

– Я так и думал. А вот если чаю захочешь, могу организовать.

«Почему это он сразу понял, что я не курю? У меня что, это на лице написано?» – подумал Вадик и мрачно заявил:

– Спасибо, перебьюсь.

Оставшись один, Вадик углубился в бумаги. Протоколы допросов, личные дела, выписки из приговоров. Он читал и все больше погружался в мрачную атмосферу суровых военных дней. Помимо рукописных страниц объяснений, заявлений и доносов, напечатанных на допотопных машинках протоколов и выписок, ему попадались и нечеткие пожелтевшие фотографии. Здесь были заснятые на пленку расстрелы заключенных, портреты изменников и прочих врагов народа: женщины, мужчины, дети и старики. За каждым из них была отдельная судьба.

Когда от долгого чтения начиналась резь в глазах, Вадик откладывал очередную папку, гасил настольную лампу и, откинувшись на спинку стула, принимался массировать пальцами виски. В эти мгновения он снова начинал думать о Костине, который сейчас, возможно, уже сидел в вагоне поезда, попивал чай и кокетничал с красивыми попутчицами. Вадик никогда не был в Ленинграде и сейчас немного завидовал Вене.

Он вспомнил их последнюю беседу, ту самую, когда потребовал Зверева отправить в Ленинград именно его. Когда Веня вышел и они со Зверевым остались вдвоем, Павел Васильевич сказал:

– Ты не страдай и не кисни оттого, что не поехал в Ленинград. Неужели ты подумал, что я сомневаюсь в твоих способностях? Ты молодец, ты нашел очередной след, и я уверен, что и поиски Лизы ты сумел бы провести не хуже Костина.

– Так почему же он едет, а я остаюсь? – обиженно буркнул Веня.

– Ты что же, так и не понял, что мне необходимо было убрать нашего морячка из города?

Вадик сделал изумленное лицо:

– Зачем?

– А ты сам посуди! Веня внедрился в банду, он видел Лощеного и всю его кодлу, смекаешь, о чем я?

– Если честно, не очень.

– Ну ты даешь, прокуратура! Наш морячок чудом выкрутился из этой передряги, его могли ухлопать на раз-два! А сейчас… Веня видел Лощеного и знает в лицо каждого члена банды, возможно, он сможет по памяти отыскать место, где его держали…

– Вот именно!

Зверев укоризненно покачал головой и положил ему руку на плечо:

– А ты не забыл, что и бандиты знают Костина в лицо? Знают, где он живет, и уже один раз чуть его не убили?

Вадик усмехнулся:

– Хотите сказать, что они могут его убить?

– Да к гадалке не ходи! Судя по рассказам Вени, эти ребята – не робкого десятка. Двое из них уже заработали себе вышак, так что им терять нечего. Подкараулят нашего морячка и прирежут где-нибудь в подъезде. Думаешь, наш Веня будет соблюдать осторожность?

Вадик закусил губу и упрямо процедил:

– Веня – милиционер. Эти бандиты не посмеют его тронуть!

– Ну вот! Еще один наивный дуралей! – Зверев с досадой махнул рукой. – Ладно, топай, и не вздумай передать Костину, что я тебе сказал.

Сейчас, сидя над кипой бумаг, Вадик вспоминал эти слова и понимал, что даже Зверев, со всей его лихостью, не действует безрассудно.

Интересно, а как бы он поступил, если бы на месте Вени оказался он сам?

Вадик достал очередную запыленную папку. Долго возился с завязками, наконец открыл. На титульном листе стянутой шнуровкой пачки было написано: «Калинкин Матвей Герасимович». Вадик потер пальцами виски и стал изучать материалы дела.

К первой странице канцелярской скрепкой было прикреплено фото молодого мужчины в сером кителе с черным воротником. Добротное сукно, знаки различия отсутствуют. На правом боку у Матвея Герасимовича висела новенькая кобура для «вальтера P38», руку мужчины перетягивала белая повязка с надписью «Hilfspolizeiу»[23]. «Типичный фашист, – подумал Вадик, – бритая голова под угловатой пилоткой, оттопыренные уши, искривленный рот».