исполнилось. Если поступлю – скажу, если нет – лучше молчать о несбывшемся намерении. Поэтому все мои мечтания не шли далее стен моей комнаты и страничек этой тетрадки.

Действительно, до тех пор, пока я не получу бумаги, извещающей о моем принятии на курсы, ничего с уверенностью сказать нельзя: 1) комплект слушательниц ограничен 400, следовательно, число вакансий небольшое; 2) без разрешения родителей туда не принимают. В августе будущего года мне исполняется 21 г., но так как прошение надо подавать заранее, то разрешение родителей для меня обязательно, а мама до сих пор еще не говорит наверное, даст она его или нет. Предчувствую, что тут дело просто, без обмана не обойдется! Но весна еще не настала, – тогда будет пора для решительных объяснений.

Недавно был у нас дядя, и несчастные курсы вновь выступили на сцену.

– Вы желаете учиться? – спросил он меня своим обычным добродушным тоном.

Я молчала, но мама тотчас же рассказала за меня, что я ужасная дочь и т. п.

– Совершенно лишнее дело идти вам на курсы, – авторитетно согласился с ней дядя, – туда идут те, кто без средств, а вам на что?

Этого возражения я не ожидала, но если дядя, как человек коммерческий, переводил разговор на практическую почву – я решилась взять ему в тон.

– С какой же стати мне жить весь век, сложа руки? Я хочу трудиться как и все, а для этого нужно учиться, чтобы знать больше, закончить свое образование. – Но дядя стоял на своем:

– Если желаешь трудиться – набери ребятишек и учи их грамоте.

– Да, я с удовольствием буду их учить, только дайте мне самой прежде доучиться.

– Замуж надо тебе, вот что, – решил сразу дядя, – жениха хорошего, «умного» какого-нибудь», – («умными» он насмешливо называет людей с высшим образованием).

Все мои возражения не привели ни к чему. Но вдруг Валя, до сих пор молчавшая, налетела из своего угла на дядю:

– Вот вы против курсов, дядя, а между тем посмотрите, как время идет вперед. Наша бабушка умела читать и писать, а своих дочерей она уже в гимназию отдавала; они не кончили курса, но мы, их дети, уже кончили курс. Следовательно, вполне естественно, что мы хотим идти на курсы, а наши дочери, те должны будут получать беспрепятственно высшее образование. Ведь требования образования идут вперед.

Дядя только посмотрел на девочку (как он нас называет) и, должно быть, удивился ее смелости. Так он и уехал от нас, наверное, в глубине души сожалея о том, что у нас нет отца, который мог бы нас воспитать как следует, т. е. не дал бы нам возможность забрать подобные опасные идеи в голову, и выдал бы нас всех замуж за «хороших» людей.

2 декабря. Что дает мне право на 24 часа в сутки абсолютно свободного времени? Скажут: вполне естественно, сударыня, у вас есть «средства к жизни». Но ведь мужчины, как бы они ни были богаты, живут и все-таки работают, служат, учатся. Почему же нам, девушкам обеспеченным, предоставляется дом, тряпки, женихи, и… больше ничего? Как давно об этом говорят и пишут, как давно спорят о предрассудках общества, но все-таки в этом отношении оно совсем не идет вперед! Некоторые интеллигентные родители, правда, понимают, что девушке можно и нужно учиться и работать, но в нашем кругу зажиточной буржуазии это понятие пока плохо прививается.

По происхождению я – чистая купчиха, ярославско-ростовско-нерехтская, по званию же не принадлежу к этому сословию; но все мои родственные связи в нем, и поэтому я не могу, мне трудно создать для себя связь с т. н. интеллигенцией. – А в нашем купеческом кругу встречаются такие картинки, которые показывают, как мы недалеко еще ушли от времен Островского. Здесь жизнь девушки ограничивается тем, что по окончании гимназии она возвращается домой и в семье должна ожидать замужества. Ей говорят: «Ты богата, у тебя все есть, за тобой столько-то тысяч приданого, тебе дали образование, в свое время выйдешь замуж, а пока – наслаждайся приятной, беззаботной жизнью девицы!» – Так рассуждают все благоразумные родители. Хорошо, если и дочь их не идет дальше этого в своих желаниях; но если она разовьется и захочет учиться дольше, если, наконец, сознавая пустоту своего праздного существования, захочет труда умственного (а не хозяйственного, который обыкновенно предлагают нам как лекарство от «глупых книжек»), – что тогда? – Тогда столкнутся два начала: старое и молодое. Воля родителей крепка, ее не нарушишь, предрассудки тоже. И вот – у обеих сторон на душе вовсе не весело, и жизнь, по наружности такая богатая, беззаботная, в сущности оказывается вовсе не такой приятной, как думают все…

7 декабря. Познакомилась со ст. Э-тейном и впервые рассказала постороннему человеку, на какие курсы хочу я поступить и какие препятствия представляются мне. Я говорила с мужеством отчаяния: мне решительно не к кому обратиться за советом. Какова же была моя радость, когда он отнесся ко мне с полным сочувствием и даже дал адрес знакомой курсистки. Из моих слов Э-тейн ясно видел всю мою беспомощность, и невольно, в ответ на его мысли, которые я угадывала, рассказала ему, как строго замкнуто проходит моя жизнь, как трудно мне знать что-нибудь и как относится мама и мои родные к моему желанию.

– Да это целый роман, – смеясь, сказал он. – Героиня – за четырьмя стенами, не знающая действительной жизни.

– Да, героиня, без героя, – подтвердила я. Очевидно, ему мало были знакомы нравы купеческого круга, и я увлеклась своим рассказом о наших предрассудках.

– И вы могли вести такую жизнь? Знаете, я бы на вашем месте сбежал, честное слово, – возмутился студент.

– Но бежать ведь совершенно бесполезно: все бумаги были у мамы, меня все равно не приняли бы на курсы…

– Ну, вы написали бы письмо какому-нибудь студенту с просьбой избавить вас от такой обстановки.

– Как? что вы говорите? писать студенту? – искренно удивилась я (подобная мысль и в голову не могла мне прийти, – до того во мне сильны привитые воспитанием понятия о приличиях). – Да зачем же?

– Да затем, что он, по человечеству, должен был бы помочь вам, как всякий благородный человек.

– Но… писать студенту, ведь это неприлично, – возразила я.

– Э, бросьте вы там ваши прилично и неприлично; идите напролом – вот и все! И если вы добьетесь своего – поступите на курсы – то, так сказать, уже во всеоружии, – заключил Э-тейн.

– Это как же?

– Очень просто: языки знаете, материально вы обеспечены.

– Ну, нельзя сказать, чтобы вполне, – прервала я, вспомнив свои опасения, что на 700 рублей я едва ли проживу в Петербурге.

– Все-таки