Земля дрогнула и Людвиг упал. Он обернулся. Над холмом поднимался огромный столб дыма.

— Дальше! — крикнул Эйнар.

Бежали ещё долго, пока не рухнули без сил, забравшись куда-то в дремучую чащу. Людвиг лёг на землю. Он видит те два тела, как на картинке. Видит каждую красную каплю на их одежде, серые глаза и бородку с проседью у одного храмовника, прыщи на лице у второго. Он помнит, как пытался добить умирающего, чем причинил ещё больше боли. И помнит, что второй успел сдаться.

Он сел и посмотрел на свои руки. Его ли они? Перчатки измазаны в крови. Он снял их и зашвырнул подальше. Но кровь оставалась на пальцах и под ногтями, ею забрызганы доспехи и одежда. Ещё и меч, меч в крови, он бросил его на землю. Всё в крови. Будто кровь бежит из него самого. А эти руки не его, они чужие, где его собственные?

Людвиг зажмурился и попытался отдышаться. Только со второго раза он смог достать тонкое колечко и прижал его к груди. Дышать, пока голова не прояснится. Страх и отвращение к себе не уходили. И никогда не уйдут. Но ничего не кончено. Нужно скрываться. И не ему одному сейчас хреново.

Эйнар сидел, прислонившись к дереву и поджав колени к груди. Он хрипло и со свистом дышал, правая рука билась в судороге. Людвиг сел рядом и тронул его за плечо. Нордер поднял голову и посмотрел, будто не видя ничего.

— Эйнар, я понимаю, каково тебе… — выдавил Людвиг.

Понимает или врёт?

— Но надо идти. Подальше отсюда, где безопаснее.

— Теперь нигде небезопасно, — сказал Эйнар и откашлялся. — Некуда больше идти. — он достал капсулу из сумки и сжал её двумя руками. — Но надо. Хоть тебе есть куда вернуться.

Людвиг почти не спал прошлой ночью и не сомневался, что и в эту не сможет уснуть. Стоит закрыть глаза, как он видит тех людей. Помнит всё — куда ударил клинок, как искажались лица от боли, как хлестала кровь.

Не было и речи, чтобы возвращаться в конюшню. Они пошли пешком через лес и к вечеру пересекли реку вброд. Людвиг хотел идти и по темноте, но Эйнар молча остановился и лёг на землю, даже не разжигая костёр. Сегодня они не произнесли и десятка слов, просто шли вперёд.

Когда стемнело, северянин занялся костром на первой подвернувшейся поляне. Людвиг разглядывал ногти и надеялся, что под ними грязь, а не кровь. На одежде до сих пор остались следы, но если их оттирать, то становится ещё хуже.

Костёр затрещал, а Эйнар поменял повязку на разбитых костяшках.

— Надо поесть, — сказал он глухим голосом.

Людвиг не помнил, ел ли сегодня. Вроде нет. Идёт как во сне, возвращаясь мыслями к событиям вчерашнего дня. А храмовники могут идти по следам, как те аниссары, или устроить засаду впереди. Может, они уже окружили полянку и ждут, когда все уснут. За тех двоих пощады не будет. Хотя пусть нападают, он так боится, что не сможет сопротивляться. Он же трус. И если бы…

Послышались голоса. Кто-то приближался.

— Храмовники! — прошептал Людвиг и выхватил меч.

Эйнар встал рядом. Он тоже это услышал, значит, это не безумие. Судя по звуку, идёт несколько человек. Они в доспехах, шагают тяжело, постоянно раздаётся громкий смех. Кусты раздвинулись и на поляне показался здоровенный бородач в кольчуге и в стальном шлеме с полумаской. За спиной висит большая секира на ремне. Незнакомец улыбнулся, но улыбка погасла, когда он увидел, как его встречают. Бородач вскинул руки.

— Мы не враги, нет! — пробасил он. — Мы дорога… хотим дорогу… узнать, как идти.

Он говорил на общем наречии, но из-за тяжёлого выговора его сложно понять. Хотя выговор кажется знакомым. Вслед за бородатым показалось ещё несколько человек в кольчугах и пластинчатой броне, с топорами, копьями и круглыми щитами, но никто из них не готовился к бою. На храмовников они непохожи, как и на бандитов. Столько железа на себе могли носить рыцари, но на них путники походили ещё меньше.

Эйнар убрал топор и ткнул Людвига.

— Убери. Это не враги.

Незнакомцы одобрительно заулыбались.

— Мы идти не туда, а нам надо туда, — сказал бородач. — Как идти? Покажи!

Эйнар что-то спросил на чужом языке, и воины засияли. Каждый заговорил одновременно, пока их командир не прикрикнул и не начал спрашивать сам. Это нордеры. Поэтому и выговор показался знакомым, Эйнар произносит некоторые звуки точно так же.

Он подобрал палочку с земли и нарисовал карту. Бородач присел на корточки, тыкал в рисунок пальцем и задавал вопросы. Остальные сгрудились над ним.

— Это вандры, они шли в другую сторону, — пояснил Эйнар. — Вовремя на нас наткнулись.

Нордеры разом заговорили и засмеялись. Один достал фляжку и потряс, но Эйнар сначала помотал головой, потом сказал несколько слов. Всё изменилось. Смех внезапно стих, будто его не было. Командир, не говоря ни слова, плюнул на карту и пошёл в обратную сторону. Остальные молча ушли следом.

— Что случилось? — спросил Людвиг.

Эйнар сел у костра и обнял колени.

— Предложили выпить. Я сказал, что изгой. Я обязан это говорить.

— Что ты такого натворил? — Людвиг сел рядом.

— Неважно.

— Мы собирались поесть.

— Да, — Эйнар покопался в сумке и достал сухари и солонину.

Людвиг взял свою порцию.

— А ничего не осталось для тех, кто не умеет есть камни? — он постучал сухарём по доспеху.

Звук вышел неожиданно громким. Эйнар закусил губы, но не выдержал и засмеялся.

— По-моему, это твёрже, — нордер покрутил сухарь в руках. — А чего ты нос воротишь? Тебе же нравится Старый мир.

— И что?

— Этот точно сделан в те времена.

Людвиг прыснул в кулак, Эйнар расхохотался и взял кусок солонины, который разломился по волокну с громким хрустом, как деревяшка. Это рассмешило их ещё больше.

— Надо купить еды, — сказал нордер, просмеявшись.

— И лошадей.

— Только не лошадей. Я себе всю жопу стёр, пока ехал.

— Куплю тебе смирную. Научишься, все умеют ездить верхом.

— Но не мы, — Эйнар улыбнулся и проговорил, чуть изменив голос. — Настоящий ют должен твёрдо стоять двумя ногами на палубе и на земле, парень. А лошади пусть остаются южным неженкам.

— А кто это сказал?

— Мой отец. Старик не любил лошадей. Ладно, будет видно. Тут одни деревни по пути, до ближайшего города ещё несколько дней.

Он всмотрелся в костёр, его грустная улыбка медленно погасла. Похоже, ушёл в себя. Людвиг сидел, не зная, что сказать. Оттого, что только что смеялись, тишина стала ещё тягостнее. А в тишине всегда возвращаются воспоминания и страх.