И все же депрессия депрессией, но Танечка пришла к фониатру. Причем именно сегодня, а не вчера или завтра.

– Смотри, Танюш, – дружелюбно начала Вера Ивановна. – С твоими плохими снами мы тоже поборемся. Есть у меня один хороший врач по этой части. Сын моей покойной подруги.

– Но у меня нет денег, – снова поникла юная вокалистка.

– Марик поможет без денег, – улыбнулась Семенова. – За билеты на твои концерты. Они же все равно когда-то состоятся.

– А так можно? – воспрянула будущая триумфаторша.

– С Мариком – можно.

Старая докторша говорила полную правду: по ее просьбе Марк Вениаминович Лазман[1]наверняка согласится лечить девчонку бесплатно. И на грядущие концерты придет точно: и он, и его жена Танечка Логинова – страшные меломаны. Так что для Марика это даже не благотворительность, а беспроигрышная инвестиция.

– Значит, с кошмарами твоими пока закончим, – закрыла тему Семенова и вернулась к собственной профессии. – Но ты ведь сегодня пришла ко мне не на сны жаловаться?

– У меня что-то… – Танечка на секунду замолкла, как будто с силами собиралась, – с горлом, – наконец сказала она.

– Что именно? – спросила Вера Ивановна. – Тебе больно глотать? Разговаривать? Ты не можешь брать верхние ноты? Что именно?

– Не знаю, Вера Ивановна, – снова чуть не расплакалась пациентка. – Что-то не так. А что – не знаю.

– Значит, боли нет?

– Нет.

– Все нотки берешь?

– Да.

– Но есть какой-то дискомфорт, который сложно определить?

– Да. Как будто чуть-чуть першит. Петь не мешает, но я постоянно об этом думаю.

– Ясно, – сказала Семенова-старшая, хотя ясно ей пока ничего не было. – Вот теперь раскрывай рот.

Девочка широко раскрыла рот и честно вытерпела все неприятные манипуляции: осмотр горла и особенно гортани с голосовыми связками никогда не доставлял удовольствия пациентам.

Сначала Вера Ивановна сильно насторожилась: связки, не будучи как-либо измененными или гиперемированными, явно не смыкались полностью. Она еще и еще раз внимательнейшим образом осматривала волновавшие ее области.

Танечка как могла помогала доктору, сама, через марлечку, удерживая пальцами в максимально вытянутом положении свой собственный язык.

У Семеновой понемногу отлегло от сердца. Все было идеально чистым: поверхности – розовые, никаких налетов и включений. На новообразования – ни намеков.

Она попросила девушку раздеться и внимательно осмотрела кожные покровы. Потом выслушала легкие и сердце. Потом положила будущую вокалистку на кушетку и простучала пальцами худенькую грудную клетку. На всякий случай – показалось, что увидала желтинки на склерах глаз, – определила границы печени.

Все определенно было в норме.

– Одевайся, деточка, – наконец сказала Вера Ивановна.

Она посидела, подумала. Еще раз посмотрела на девчонку.

Внутреннее чутье не выказывало никакого беспокойства. Семенова привыкла ему доверять.

– А сколько часов в день ты поешь? – вдруг осенило ее.

– Шесть-семь, – после некоторого раздумья ответила Танечка.

– А когда не спишь, ты же боишься теперь ложиться, чем занимаешься?

– Тем же. Только потише, чтоб соседи не жаловались.

– Ты просто перетрудила связки, – облегченно выдохнула Вера Ивановна. – На две недели я запрещаю тебе не только петь, но и по возможности разговаривать. И все пройдет.

– Вы уверены? – спросила Танечка. Она, разумеется, была страшно обрадована реабилитирующим диагнозом, но, похоже, вообще не представляла себе две недели без пения. Вере Ивановне даже показалось, что запрет на разговор Танечка вообще пропустила мимо ушей, как малозначащий.

– Абсолютно уверена, – подвела черту докторша. – Я, конечно, напишу сейчас тебе пару рекомендаций. В том числе с ингаляцией. Но если дашь связкам полноценный отдых – все пройдет само собой.

Она написала на листочке, как готовить раствор для ингалятора. Дала девушке пару пузырьков с ингредиентами и сам ингалятор – финансы Ивановой явно не предусматривали дополнительных затрат на лечение.

Потом позвонила Лазману по мобильному. Телефон был вне зоны обслуживания. Набрала номер клиники. У Марика, который вырос в прекрасного доктора, теперь была собственная клиника. Она располагалась довольно далеко за городом, но номер был обычный, московский.

– Клиника эмоциональных проблем, – ответил милый девичий голос. – Чем можем помочь?

Здорово придумал Марик! Вере Ивановне и самой туда захотелось – у кого из живущих на этой планете нет эмоциональных проблем?

– Мне хотелось бы поговорить с Мариком Лазманом. С Марком Вениаминовичем, – тут же поправилась она, не сразу вспомнив имя его отца, замечательного известного кардиолога: дружила-то Вера Ивановна с мамой Марика – Дорой Исааковной.

– А как вас представить? – поинтересовалась девушка.

– Вера Ивановна Семенова.

– Хорошо, – сказала представительница клиники. – Ваш телефон отразился, так что если Марк Вениаминович сможет – он вам перезвонит.

Следовало понимать: если захочет.

Вера Ивановна не обиделась. Наверное, слишком многие стремились пообщаться с известным психиатром, чье время не резиновое и к тому же дорого стоит.

Однако Марк перезвонил немедленно.

– Простите, пожалуйста, нашу девочку, – извинился он за сотрудницу. – Просто у нас тут небольшое совещание шло.

– Ну, так я попозже позвоню, Маркуся, – Вера Ивановна еще помнила, как держала новорожденного пацана на руках и как от того пахло чудесным, ни с чем не сравнимым детским запахом: молока и свежести. Кстати, Дора родила своего единственного и ненаглядного сыночка уже в солидном возрасте и всего страшно боялась. Так что в первый раз мыла Маркусю именно Вера Ивановна. И пеленать тоже учила она.

– Ни в коем случае. Я слушаю вас, тетя Вера.

Пустяк, а приятно.

Если бы богатый и продвинутый Марк не уделил ей внимания, она бы не обиделась. Хотя и удивилась бы. А вот уделил – и приятное тепло заполнило сердце.

– Маркусь, у моей пациентки есть проблемы по твоей специализации. Необоснованные страхи. По-моему, депрессивного свойства.

– Это по нашей части, – согласился Марк Вениаминович.

– Но у нее временные финансовые затруднения, – взяла быка за рога Семенова. – Еще лет на пять или десять.

– А что будет потом? – рассмеялся Марик.