…И палку!

«Проклятье! – запаниковала Линда. – Эндер, пожалуйста, скорее вернись!»

Она крепко зажмурилась, чтобы отогнать от себя страшное видение, но у нее ничего не получилось. Перед глазами по-прежнему стоял обломок палки от метлы, торчавший между широких бедер трупа прямо в области половых органов судьи.

Линда стала опасаться, что эта картина навсегда отпечатается в ее мозгу. Тут снова включился свет, правда, всего лишь на секунду, и в этот момент у нее возникло непреодолимое желание все бросить и бежать из морга куда глаза глядят. Ведь причина огромной кровопотери была найдена – убийца посадил Фредерику Тевен на кол.

Шлеп!

Художница вздрогнула всем телом. На этот раз звук оказался не похожим на тот, с которым отключались светильники. Он был громче и вызвал большее эхо.

Тогда Линда пришла к выводу, что Эндер уже добрался до центрального агрегатного отсека и полностью все обесточил. Ведь гудение кондиционера прекратилось, да и пауза темноты слишком затянулась. Видимо, поэтому он и решил связаться с ней по телефону, предположила она, услышав звонок.

Взгляд молодой женщины невольно упал на слабое зеленоватое свечение, возникшее над трупом Эрика, где по-прежнему болтался прикрепленный к лампе пояс для инструментов Мюллера с вложенным в прозрачный кармашек беспроводным телефоном клиники, имевшим выход на стационарную городскую телефонную сеть.

Звонок становился все громче и громче. Тогда Линда стала на ощупь пробираться ко второму секционному столу, на котором лежал Эрик. Однако, как только она достигла его, телефон перестал звонить, одновременно с этим исчез и последний скудный свет. Затем раздался какой-то дребезжащий звук, напомнивший Линде тот, который возникал тогда, когда она помогала матери укладывать чистые столовые приборы в выдвижной кухонный ящик. А потом, когда телефон, висевший над животом трупа, снова ожил, из груди художницы вырвался душераздирающий крик.

Линде показалось, что до ее шеи кто-то дотронулся. Более того, у нее возникло ощущение, что этот некто поцеловал ее омерзительно холодными губами.

Царрентин-на-Шальзе

– Не могу до нее дозвониться, – сказал Херцфельд и посмотрел на Ингольфа, который, уперев руки в бока, в задумчивости стоял перед импровизированным алтарем, устроенным Мартинеком в лодочном сарае в память о своей дочери.

Свен явно делал это под влиянием образов прошлого и охватившего его безумия!

– Вы уже видели это? – решил уточнить практикант.

Между тем Пауль попытался еще раз дозвониться до клиники в Гельголанде, но вопрос, заданный спутником, вызвал у него любопытство, и он с телефоном в руке подошел поближе.

– Это фотография Лили, – заметил Херцфельд.

– Я имею в виду не фото, – ответил Ингольф.

При этом он приподнял узкую скатерть, на которой Мартинек расставил свои сокровища, напоминавшие ему о дочери.

«Сувениры смерти», – пронеслось у Херцфельда в голове. От движения практиканта свеча пошатнулась и чуть было не упала.

– Осторожней! – воскликнул Пауль и хотел уже поправить свечу, но вдруг заметил клавиатуру, которую приоткрыл Ингольф.

Импровизированный алтарь, созданный под воздействием больного воображения Мартинека, оказался выстроенным вокруг ноутбука, скрытого от глаз скатертью. Фотография Лили размером с лист бумаги формата А-4 оказалась не наклеенной на деревянную подставку, как ранее предполагал Херцфельд, а опиралась на небольшой плоский компьютерный монитор.

Внезапно послышалось легкое гудение, и изображение смеющейся девочки стало приобретать зловещую голубоватую раскраску.

– Батарея у ноутбука еще жива, – заметил Ингольф.

Херцфельд положил телефон рядом с компьютером, подышал на озябшие от холода пальцы, а затем отлепил фотографию от монитора, осветившего лица мужчин мертвенным синим светом.

Появилось поле ввода пароля. Тогда Пауль, не задумываясь, набрал имя дочери Мартинека, и уже через несколько секунд на экране возник типичный пользовательский интерфейс домашнего компьютера. Рабочий стол на мониторе выглядел почти пустым, словно его специально подчистили. Кроме обычных иконок для текстового редактора, почтовой программы, интернет-браузеров и управляющего программного обеспечения, на нем не было каких-либо привлекающих к себе внимание файлов или ярлыков, которые стоило открыть. К тому же Херцфельд понятия не имел, что именно ему следует искать в памяти жесткого диска.

– Посмотрите журнал, – посоветовал Ингольф.

Профессор немедленно последовал этому мудрому совету и быстро просмотрел раздел «Недавние документы» на панели управления в меню «Пуск», чтобы найти имена файлов, которые Мартинек открывал в последнее время. Пауль не удивился, найдя только один файл. Судя по расширению имени, это был видеофайл «seethetruth.mp4».

– Посмотри на правду, – перевел Ингольф.

Херцфельд снова почувствовал дурноту, как и несколько минут назад, когда стоял перед обеденным столом, не решаясь сдернуть простыню со свиной туши. Сейчас он был убежден, что на этот раз они увидят на экране отнюдь не свиную голову.

Судя по всему, за последнее время Мартинек просматривал и переделывал это видео несколько раз.

«Время бежит неумолимо», – пронеслось у Пауля в голове.

Вопреки внутреннему голосу, предупреждавшему о том, чтобы он этого не делал, профессор кликнул по файлу и стал наблюдать за изменениями на экране. Потребовалось некоторое время, пока серое окошко размером не больше, чем у ютьюб-видео, наполнилось содержанием. Сразу же стало ясно, что речь шла о любительском коллаже. Изображение было переэкспонированным, размытым и нечетким, что, однако, не снижало его насыщенности. Вначале можно было только догадываться, что именно находилось в фокусе камеры, но потом запись стала более четкой и позволила разгадать этот ребус.

– Ноги? – удивился Ингольф и попросил увеличить изображение.

Однако программа воспроизведения, видимо, не предусматривала полноэкранного режима. Вместо этого можно было отсоединить экран от клавиатуры, что Ингольф и продемонстрировал Херцфельду, повернув два боковых рычажка на корпусе ноутбука и передав профессору освобожденный монитор.

На экране высвечивалось изображение женского тела, однако лица видно не было. Зато хорошо просматривалась кожа трупа, которая казалась гладкой, как у подростка. Контуры тела не оставляли сомнений в том, что это была девушка в возрасте от тринадцати до семнадцати лет.

В попытке отвлечься от ужасного видео мозг Херцфельда автоматически переключился в привычный для него режим проведения вскрытия. «Девушка лежит в открытом мешке для перевозки трупов, – машинально зафиксировал он. – Стол напоминает тот, что стоял в столовой особняка. Бедра узкие, волосы в зоне бикини либо обриты, либо еще не отрасли. Особых отметок на теле, за исключением татуировки на левой лодыжке…»