— Будет жить, — сказал он, когда Мадлен открыла глаза. — Ему необходимо вернуться во Францию, чтобы иметь надлежащий уход, ибо процесс выздоровления может затянуться надолго. Но жизнь его вне опасности.

— Как скоро он сможет отправиться в путь? — спросила Мадлен.

— Через неделю, может быть, две, и ему нужен спутник. Сам он не справится с превратностями столь долгой дороги. — Фальке откинулся на спинку стула и потер уголки глаз. — Вы спасли его, дорогая. Без вас все мои усилия были бы тщетны.

Мадлен покачала головой.

— Просто я была рядом. Любой на моем месте сделал бы то же.

— Разве? — Немец шумно вздохнул. — Я лично в том сомневаюсь. Думаю, вашему коллеге весьма повезло, что вы оказались поблизости.

Мадлен помолчала немного, припоминая свои недавние полусонные размышления, потом раздумчиво заявила:

— Или не повезло, если скорпиона подбросили и его укус назначался мне. Тогда получается, что я в долгу перед профессором Ивером, а не наоборот.

Фальке ошеломленно уставился на нее.

— Что вы имеете в виду? — спросил он, хотя в его ярко-синих глазах уже замерцали искорки понимания.

— В экспедиции многие меня не очень-то… жалуют, — сказала Мадлен, тщательно подбирая слова. — Некоторые особенно мной недовольны. — Она отвела взгляд. — Возможно, кому-то захотелось от меня избавиться, а укус скорпиона — самый удобный для того способ, не вызывающий подозрений. — Голос ее дрогнул, выдавая растущее возбуждение. — Фальке, поймите, я работаю в том зале одна. Ни у кого другого он не вызывает особого интереса. А сегодня я буквально затащила Клода Мишеля в свой так называемый склеп, упросив его оказать мне помощь. Ни одна живая душа не знала об этом.

— Невероятно. Чудовищно. — Фальке схватил Мадлен за руки и крепко их сжал. — Не могу и представить, что кто-то может желать вам зла.

— Почему? Потому что таковы ваши ощущения? — тихо спросила она, сожалея, что реалии их отношений до сих пор не зашли далее поцелуев.

— Дело не только в этом, — сказал Фальке, опускаясь перед ней на колени. — Вы — единственная, вы не похожи на остальных женщин. — Он приобнял ее, глядя ей прямо в глаза. — Мадлен, не рискуйте собой. Умоляю.

— И это говорите мне вы? Вы, приехавший в эту страну бороться с болезнями, каких не знает Европа? Мой риск — ничто в сравнении с вашим.

— Но я готов к нему, это тот риск, на который в той или иной мере идет каждый врач. Вы же пытаетесь гнуть свою линию в условиях, перед какими спасовал бы любой, даже самый отважный, мужчина. — Мадлен тихо охнула, ибо Фальке с неожиданной силой привлек ее к себе и пылко поцеловал, их губы встречались снова и снова. — Я люблю вас, я обожаю вас, — прошептал он, задыхаясь. Его ладони легли на корсаж ее платья, больно стиснув ей грудь, но тут же разжались. Незадачливый кавалер, придя в ужас от собственной дерзости, мотнул головой и, не зная, как выйти из неловкого положения, поцеловал даму в щеку.

Мадлен, побледнев от гнева, медленно высвободилась из ослабевших объятий.

— Фальке! — вскричала она, впервые давая волю своей ярости. — Как вы смеете так со мной поступать? Когда это кончится? Что вам мешает?

Он умоляюще вскинул руки.

— Простите, простите меня. Господи, я никак не хочу бросить тень на ваше доброе имя!

— Выкиньте из головы этот бред, — резко перебила Мадлен. — Я ведь не раз уже вам говорила: вы ничем не можете повредить моей репутации, абсолютно ничем. Почему вы упорствуете? Что с вами творится? Вам не важно, что я к вам чувствую, вам не важно, что вы мне нужны? — Она наклонилась и крепко поцеловала его в губы, но поцелуй вышел злым.

— Нет, — прошептал, отстраняясь, Фальке. — Все это очень важно, однако… Если бы вы только знали, какие мне снятся сны! Я не могу навязывать вам свои…

— Вы никому ничего не навязываете. — Она заглянула в его растерянные глаза. — Я тоже вижу сны, Фальке, и сейчас вам о них расскажу.

— Но ваши сны не такие ужасные! — вскинулся он.

— В моих снах я отдаюсь вам, а вы берете меня, — продолжала она, мстительно наблюдая как он морщится, как дрожат его губы. — Ваши сны, я думаю, таковы же.

— Но, — возразил Фальке, — это лишь сны. Вы не какая-нибудь блудница, чтобы ложиться в постель с мужчиной, не являющимся вашим супругом. Я не в том положении, чтобы жениться, вы не желаете выходить замуж. Так что же нам остается?

— Фальке! — воскликнула Мадлен с раздражением и печалью. — Перед вами женщина, которая любит вас и желает вас. Сколько раз мне это еще повторять? И ваши понятия о порядочности тут ни при чем. Я бы не стала искать вашей близости, если бы не питала огромного к вам уважения. О целомудрии здесь никто не печется. — Она откинулась на подушки шезлонга. — Разве вам не понятно, что ваша любовь для меня дороже всех драгоценностей мира? Почему же вы отстраняете меня от себя? Почему не хотите пойти навстречу своим и моим чувствам? Разве вы не видите, что я не пустышка и не ребенок?

Мадлен раскраснелась от нервного возбуждения, ее яркие крупные губы, трепещущая высокая грудь и гневно сверкающие фиалковые глаза были так притягательны, что у Фальке дрогнули руки, но он спрятал их за спину, опасаясь сотворить со своей гостьей то, что ему доводилось творить с ней в своих ужасающих снах.

— Вы утверждаете, что я вам нужен, не понимая смысла собственных слов, — заговорил назидательно он. — Далее поцелуев мы с вами не заходили, но поцелуи — это… пустяк. Вы полагаете, что знаете мои сновидения, но… откуда бы вам их знать?

Откуда? Мадлен закусила губы, чтобы не бросить в лицо этому идиоту всю правду об истинной подоплеке его так называемых снов. Она была их творцом, она могла описать их в подробностях, но… тут ее поразила новая мысль.

— Вы считаете, что я ничего не смыслю в чувственных отношениях, лишь потому, что я никогда не была замужем? Так это или не так?

— Именно так, — сказал Фальке. — Вы невинны. Я это знаю. Вы потому и упрямитесь… словно дитя.

Мадлен соскользнула с кресла и придвинулась к великовозрастному простофиле, который все еще стоял на коленях.

— Фальке, послушайте, — зашептала она. — Я знаю о вас почти все, а вы меня знаете пока еще очень мало. Я счастлива, что вы, вопреки своим чувствам, не хотите в ущерб мне воспользоваться ситуацией, но поймите же, раз вы меня не берете, то… я хочу вам себя подарить. Ради нас обоих вы согласны принять этот дар?

Он накрыл ее ладони своими и ощутил, что кожа ее горяча, как расплавленное железо.

— Мы вернемся к этому разговору, когда… успокоимся.

— А я не хочу успокаиваться, — тихо сказала Мадлен. — Я взбудоражена, Фальке, я ищу утешения в вашей любви. Почему вы мне в ней отказываете?

Он поцеловал ее в лоб.

— Именно потому, что вы взбудоражены. Когда вы придете в себя, мы снова поговорим, и, будьте уверены, я не напомню вам о ваших сегодняшних опрометчивых декларациях.