– Трепло он. – Жмайлов Мурзаева недолюбливал, но не трогал. Видимо, тот под другим авторитетом ходил. – Молдавская, бляха, порода, тупой и наглый.

– А ты откуда знаешь? – поинтересовался однажды Крюков и быстро понял, откуда у жмайловской неприязни ноги растут.

– Так его отец с моей мамкой путался. Та, дура, больно замуж хотела и знать не знала, что он женат. А когда все вскрылось, простите-извините, на родину пора.

– В Молдавию?

– Да какую, на хрен, Молдавию. Из Протопоповки он, в Молдавии прапором служил. А мать у Юрки – наша, зарецкая. Так он и ей мозги пудрил…

– А Юрка-то здесь при чем?

– Да по хрен мне твой Юрка, – отказался продолжать разговор Жмайлов, и тему закрыли. Но осадок все равно остался, хотя сын за отца не ответчик, Слава это прекрасно понимал.

Ничего личного, но, наверное, из солидарности со Жмыхом Крюков тоже стал недолюбливать владельца соседнего павильона, и тот факт, что его подчиненный самовольно оставил рабочее место, чтобы поднять стакан за здоровье Мурзы, неприятно задел его.

– В последний раз, Вячеслав Витальевич. – Семеныч, точно почувствовав приближение грозы, виновато потупился.

– Из зарплаты вычту, – спокойно пообещал ему Слава и, сунув пакет с деньгами под мышку, хотя логичнее было бы его оставить здесь, на складе, направился в «ковровый» павильон не столько ради того, чтобы поздравить соседа, сколько для того, чтобы застать там кого-нибудь из администрации и напомнить, что необходимо открыть ворота.

Мурза встретил Крюкова с распростертыми объятиями.

– За мое здоровье! – скомандовал он, и Славе тотчас поднесли наполненную до краев рюмку водки.

– Извини, Юр, не могу, за рулем.

– Иди к черту, за рулем! – возмутился Мурза и лихо заломил тюбетейку. – Обижусь!

– Не надо, – подыграл ему Слава. – Я выпью, только попозже. Разгружу машину и выпью. Честное слово!

– Смотри мне, – смилостивился Мурза-Юрка и повел Крюкова к столу. – Садись. Не можешь пить за мое здоровье, значит, ешь.

– Спасибо, – поблагодарил соседа Слава и лихорадочно закрутил головой в поисках тех, кто мог перекрыть въезд на рынок. Но чтобы найти таковых, надо было, по крайней мере, знать, как они выглядят. А ведь Крюков не так часто захаживал к рыночной администрации: все вопросы улаживали Лариса и Жмайлов, а по мелочам, если это было необходимо, подключались сами продавцы. Наверное, ему стоило сразу напрямую обратиться к Мурзе и спросить, кто есть кто, но Слава почему-то не осмелился, было неловко: усадили за праздничный стол, а он – по делу. Решил выждать. Пока пил чай, не сводил глаз с обмотанного зеленой резинкой пакета с деньгами, недоумевая, зачем взял его с собой вместо того, чтобы оставить на складе. Ощущение было странным: он словно не был самому себе хозяином. Наконец он решился, встал и объявил во всеуслышание, подняв пиалу, наполненную до краев зеленым чаем:

– Созрел тост.

– Подожди, дорогой, – имитируя восточный акцент, произнес именинник и вышел из-за стола, кому-то призывно махнув рукой.

– Жду, – приготовился Крюков и уставился на Мурзу, соображая, что же сказать дальше, чтобы было добросердечно и одновременно коротко. Каково же было его удивление, когда за спиной у именинника, точно из-под земли, выросла та белобрысая девица, которая сегодня утром так потрясла его воображение, что заставила вспомнить благословенную Сашку Леванину. Через секунду Крюков промычал что-то не очень вразумительное типа, «чтобы все было, а нам ничего не было» и окончательно утратил дар речи.

– Неси рюмку, Нелька, – приказал Мурза, и белобрысая снова исчезла.

– Не могу, – промычал Слава, разрываясь между необходимостью следить за пакетом и смотреть в глаза имениннику.

– Не вопрос, Славян, – вдруг по-панибратски обратился к нему Мурза, и Крюкова передернуло: так его называл исключительно Жмайлов. – Будь здоров, – потянулся он к нему и чуть не промазал мимо пиалы: звук получился тусклый, как будто переломили карандаш.

– И тебе того же, – пожелал в ответ Слава и, опустив пиалу на стол, начал выбираться из-за стола с ощущением, что зря потратил драгоценное время. Быстрее было вручную перетаскать или тачку у кого-нибудь одолжить, толку больше было бы. «Так и сделаю», – решил раздосадованный Крюков и стремительно двинулся к выходу из павильона, не выпуская пакета из рук.

– А стремянную? – окликнул его Мурза.

– Потом, – отмахнулся Слава и в дверях павильона столкнулся лицом к лицу с белобрысой девицей, видимо, обладавшей уникальной способностью молниеносно перемещаться во времени и пространстве.

– Слепой, что ли? – с вызовом уставилась она на него, и у Крюкова подкосились ноги. Вот прямо так взяли и подкосились, как будто кто-то ему подножку подставил: – У нас вообще-то женщин вперед пропускают…

– Проходите, пожалуйста, – промямлил Слава и посторонился, недоумевая.

– Вот так-то, – буркнула та, зачем-то развернулась и снова направилась к выходу, обдав Крюкова странным ароматом, который ему ни разу в жизни не встречался: это была невообразимая смесь табака, пряностей и вульгарных нот дешевой поддельной парфюмерии из привокзального ларька. Запах был столь запоминающимся, что по нему вполне можно было бы ориентироваться в темноте. Белобрысая наверняка это знала и шла так, как будто вела за собой, подергивая бедрами, как при спортивной ходьбе.

– Подождите, – наконец не выдержал Слава. – Мы с вами знакомы? У меня такое чувство, что я вас знаю.

– Все так говорят… – не оборачиваясь, просипела девица, а потом неожиданно остановилась, и Крюков снова налетел на нее. – Чё надо?

– Да ничего, собственно, – пожал плечами Слава и собрался повернуть к своему павильону, но раздумал и вновь внимательно посмотрел на девицу: – Вас Нелли зовут?

– Неля, – сипло поправила та и усмехнулась, отчего ее верхняя, бледная до сизости губа, вспорхнув, обнажила десну с мелкими зубами, покрытыми желто-коричневым налетом. – А тебя?

– Слава, – представился Крюков и протянул ей руку. Рука провисла в воздухе.

– Ты меня на работу не взял, между прочим, – припомнила Неля, впиваясь взглядом в стоящего перед ней Крюкова.

– Не помню такого, – смутился Слава и растерялся, ибо никогда не жаловался на плохую память. К тому же у девицы была столь самобытная внешность, что забыть ее вряд ли удалось бы. «Не было такого», – решил Крюков и объяснил: – Подбором персонала занимается жена.

– Во-во, – подтвердила Неля, – она.

– Так я-то тут при чем? – удивился Слава, в принципе легко представивший реакцию Ларисы на барышню в спортивном костюме и с темными пенечками вместо зубов.

– Муж и жена – одна сатана, – изрекла Неля и медленно двинулась в обратную от павильона с сантехникой сторону. Крюков автоматически пошел рядом, как будто уже пребывал с нею в каких-то отношениях, не позволявших вот так взять и бросить разговор на полпути.