Платье и корсет сорвали в один миг, сапоги почему-то не стали снимать: видимо, решили, что на исход пытки они не повлияют. Дыба оказалась широкой деревянной доской с четырьмя поворотным механизмами, к которым палачи сноровисто привязали мои руки и ноги.

Один из палачей встал у моих разведённых в стороны ног. Сколько человек стояло у головы, я не видела, но чувствовала, что не меньше двух.

– Калигула, бери воду. Будешь лить по моей команде. Начали.

Поворотные механизмы пришли в движение, и вместе с ними двинулись мои руки и ноги. Боль нарастала постепенно и я внезапно поняла, что по лицу катятся слёзы, а крик уже почти вырвался из горла.

– Зафиксировать. Вода.

Боль никуда не делась, но хотя бы перестала нарастать, а на рот и нос полилась чистая, прохладная вода.

– Прекратить. Обвиняемая, как твоё имя?

Допрос был коротким и болезненным, но, всё-таки, не мучительным. Дож спрашивал о моих деяниях под началом Доменике, выяснял имена сообщников и дальнейшие планы Доменике, но делал это как-то равнодушно. Он не переспрашивал, не приказывал ещё натянуть верёвки, не задавал уточняющих вопросов. Даже лить воду скомандовал только один раз.

– Допрос окончен. Как я уйду – переверните её, всыпьте десяток ударов кнутом, и зовите многоуважаемого Марио Тьеполи. И без самодеятельности. И не калечить.

Едва за дожем захлопнулась дверь, как меня отвязали, перевернули на живот и снова связали.

– Нерон, иди за Тьеполи, а мы пока угостим её кнутом.

Теперь допрос стал мучительным. От первого удара, пришедшегося мне по ягодицам, я просто взвыла от боли. От второго, задевшего плечи и спину – заорала как резаная. Третий и последующие слились в единую симфонию боли, где свист кнута, его шлепки о кожу и мои крики были единой мелодией. Я толком не помню, что делала в то время: плакала ли, кричала, умоляла отпустить меня или проклинала… Помню только чистую боль, захватившую и тело, и разум. А потом всё прекратилось.

– Пошли отсюда. Тьеполи скоро придёт, а землянка никуда не денется.

Мучители ушли, деловито обсуждая по дороге, что надо чаще практиковаться работать с кнутом, и заказать ещё парочку новых, а то этот совсем обтрепался. А я осталась в полумраке, с ужасом ожидая, когда придёт таинственный Марио Тьеполи.

Они пришли очень тихо: о том, что я в комнате больше не одна, я узнала только тогда, когда надтреснутый старческий голос произнёс:

– Джованна, зажги факелы.

И женщина в длинном платье и капюшоне двинулась вдоль стен, зажигая от лучины висящие в кольцах факелы. В этой комнате что, магия вообще не ощущается? Интересно.

– Так-так-так. Джованна, ты это тоже видишь?

– Да, мастер. Сходить за Фредерике?

– Обязательно. Я подожду тебя здесь.

Звук шагов Джованны ещё не стих, когда моего тела коснулись сухие, шершавые пальцы. Они пробежались по ноге, брезгливо прикоснулись к следу от кнута, вызвав у меня сдавленное шипение, нагло исследовали мои интимные места. Я замерла, стараясь не то, что не шевелиться – не дышать лишний раз. И это принесло плоды: пальцы быстро оставили меня в покое.

– Ну что ты лежишь, словно труп? Никакого интереса.

Я упорно молчала.

– Если Фредерике считает, что это честная сделка, то он идиот.

Шаги, скрип кресла. Отлично, можно поздравить себя с маленькой победой. Старик не желает насиловать бесчувственное тело.

– Что тебя не устраивает, Марио?

– Холодная рыбина вместо горячей земной женщины. Я читал дневники моего прадеда, он писал, что жена-землянка разожгла огонь его магии. Что, позволь спросить, может разжечь в мужчине привязанная к дыбе женщина, не реагирующая на прикосновения ни страстью, ни злостью? И что за уродливые рубцы? Мне плевать, хочет ли она близости со мной, но я хочу, чтобы она была отвязана и нормально выглядела. И реагировала на меня, слышишь, Фредерике?

– Я понял тебя, Марио. – Интересно, чем аукнется мне это недовольство в голосе дожа? Хотя, судя по тому, что он не сказал ни слова этому старику, ничем особо болезненным.

– Я вернусь через два дня. Идём, Джованна.

– Как же с тобой тяжело, Светлана. Роскоши не захотела, утопления избежала, теперь почти отправила к демонам мой договор со скуолой алхимиков. Воистину в несчастный час тебя прислали сюда.

Некоторое время дож ходил по комнате, затем шаги стихли: кажется, он стоял рядом с дыбой, не попадая в узкую полосу видимого мне мира.

– Удавить тебя, что ли, прямо сейчас? Но тогда старые идиоты вроде Тьеполи взбунтуются. А в их руках скуолы, и кто знает, не заплачу ли я за твою смерть слишком высокую цену? И всё-таки интересно, неужели секс с пришельцами с Земли действительно может повысить чувствительность к магии?

Я упорно молчала, стараясь даже дышать потише. Дож постоял ещё немного, и ушёл.

Я думала, что в воспитательных целях меня оставят здесь на ночь. Но нет: с момента ухода дожа прошло совсем немного времени, когда в зал «Правды» ввалилась целая куча народа. Меня быстренько обработали какой-то остро пахнущей мазью, обмотали полосками белой ткани, напоили бульоном, нарядили в длинную синюю рубаху и бережно отвели наверх, в ту же комнату, в которой я спала до этого. Понятно: дож решил не ссориться с влиятельными людьми Новой Венеции.

Некоторое время я наслаждалась отсутствием боли, затем заснула.

Утро началось с появление в комнате вчерашней толпы. Меня оттащили в ванну, бережно помыли, затем снова намазали, обернули и одели, и оставили наедине с завтраком и дожем.

Фредерике Моста был бледен и откровенно вымотан. Это бросалось в глаза даже при том, что ни утром, ни вечером прошло дня я его не рассматривала. Что-то произошло ночью? Но что?

– Ешь и слушай. У меня не так много времени.

Я не заставила себя упрашивать: кто знает, когда покормят в следующий раз. Дож, вопреки собственным намерениям, не спешил говорить. Он сидел в кресле напротив меня и нервно сжимал и разжимал пальцы на стеклянном бокале.

– Твоя вчерашняя проникновенная речь очень взволновала и вдохновила народ. Вечером возле дворца Советов собралась чернь, требующая отпустить тебя и попытаться вернуть с твоей помощью магию. И ладно бы чернь: утром к ним присоединились некоторые аристократы. – Фредерике брезгливо сморщился. – Поэтому я предлагаю тебе договор: ты выходишь к народу и сообщаешь о том, что все твои слова о возможном возрождении магии – ложь и бред. Причём делаешь это добровольно. Я, в свою очередь, обязуюсь содержать тебя до самой твоей смерти в довольстве и неге, и не допускать к тебе таких, как Марио Тьеполи. Согласна?

Прелестно. Дож всё-таки уверен, что я наивная идиотка. Ну и замечательно, пусть продолжает так думать. Но пару вопросов я всё-таки задам.

– А почему ты не хочешь попробовать мой вариант? Ну, отправить корабль за пределы планеты, посмотреть своими глазами, что там с Солнцем происходит? Ты же сам прекрасно понимаешь, что, если магия закончится, вам не выжить.