Я чувствовала себя даже обязанной регулярно ходить по улицам и во все глаза смотреть на то, что могло бы заинтересовать моего безответного собеседника.

Девчушка из арбатских переулков подросла. Я иной раз встречала её в тихом зелёном дворе, куда заходила, чтобы посидеть на лавочке, спокойно погреться на солнышке после долгой прогулки. Девочка то чинно шла с бабушкой, то играла в ребячьей компании. Редко я видела отца девочки, который поздно возвращался со службы, а мать приходила с работы рано и тогда сама вела дочку гулять.

Однажды мне приснился сон. Залитый солнцем двор пуст. Только я и черноглазая девочка – ей тогда было лет пять – прямо передо мной.

– Можно, я стану твоей сестрой? – спрашиваю я.

Со всей ядовитой вредностью, отпущенной сполна некоторым маленьким девочкам, вовсе не злым по натуре, та, склонив голову набок, отвечает односложно и твёрдо:

– Нет!

Впоследствии этот сон повторялся с вариациями. Девочка взрослела. Мои интонации становились всё более умоляющими, а девчонка отвечала по-прежнему категорично: «Нет!» В реальности ни братьев, ни сестёр у неё не появилось, и она, возможно, ценила уникальность собственного положения в семье. Сон заканчивался тем, что я молча опускала голову…

Так, живя круглой сиротой, я мечтала присвоить чужую семью.

Вокруг происходили события, которые меняли судьбы советских людей, страны и мира. Но мимо моего сознания всё это проскальзывало как бы по касательной.

Смерть Сталина, которая для многих знакомых мне людей стала глубоким личным горем, я восприняла так, как будто это произошло уже давно, и я уж давно знала об этом и давно пережила утрату.

Сколько раз за десять лет сменились название организации, в которой я работала, и ведомство, к которому она относилась, – не сосчитаю! Мы побывали Морским генштабом при Военно-морском министерстве, пережили объединение Военного и Военно-морского министерств и новое формирование Военно-морских сил во главе с Главным штабом. Я замучилась менять и запоминать новые «шапки» на официальных бумагах, которые печатала. Заодно менялась внутренняя структура. Моё подразделение вошло составной частью в научный отдел, но прежний начальник пока оставался на месте.

Двадцатый съезд взорвал и расколол общество. Кипели страсти на людных собраниях и в кухонных разговорах шёпотом. Но хотя интеллектуальные возможности у меня вроде бы более или менее восстановились, я не понимала того, о чём все говорили. Как ученик, который много проболел, не может освоить тему нового занятия…

Сказать, что круг моих интересов свёлся к работе и прогулкам, тоже неверно: у меня вообще не было выраженных интересов, а были только привычные способы ощупью и бочком двигаться сквозь жизнь…

В июне пятьдесят седьмого всех, кого только было возможно, «выгнали» в отпуск и отправили в здравницы, чтобы не болтались в Москве во время проведения фестиваля, не сводили знакомств с вражескими шпионами в разноязыкой толпе. Так что фестиваль я благополучно пропустила, чудесно проведя время на Кавказе в прогулках среди цветущих горных лугов и плодоносящих садов.

Правда, в санатории по вечерам громко включали радио на площадке перед центральным корпусом. Радио беспрерывно восхищалось фестивалем, представляло его событием мирового масштаба, потрясающим и страну, и всё прогрессивное человечество. Это тревожило, поскольку во мне жило смутное убеждение, что я обязана быть вместе со всем прогрессивным человечеством, в гуще событий, а не на отшибе. Однако вернувшись в опустевшую, притихшую после праздника Москву, я совершенно успокоилась и забыла про фестиваль.

Поздним осенним вечером соседи заполошно позвали меня слушать важное сообщение:

– Таисия! Скорее! Искусственный спутник Земли! Мы в космосе!

Важное правительственное сообщение было торжественно дочитано, тонкий размеренный писк позывных отзвучал.

– Думаете, правда? – понизив голос, спросила соседка, обращаясь ко всем присутствующим.

– Ну, сейчас радиолюбители начнут ловить сигнал. Посмотрим, что наловят, – неуверенно ответил сосед из другой комнаты.

– А что сигнал? Вы разве можете определить его источник? Если вы – радиолюбитель, можете определить?

Вот так. Сгоряча возникшая эйфория от сообщения об искусственном спутнике Земли уступила место вязким сомнениям. После съезда и последовавших за ним ошеломительных разоблачений люди незаметно для себя утратили доверие не только к тому руководству, которого уже не было на этом свете, но к руководству вообще. Обещания и заверения обесценились навсегда. При этом пошептаться с соседями о своих сомнениях – уже вроде и не крамола; даже модно.

Довольно скоро сообщения о новых спутниках, даже о собаках на орбите, стали казаться многим обыденными, но я тихо радовалась каждому: прорыв в другой, незнакомый и манящий, мир был для меня источником светлой надежды – только не ясно на что.

– Здравствуйте, фрейлейн Линденброк! Давно мечтала с вами познакомиться.

– Перед вами сеньора Эдмайер.

– Это – только плод ваших девичьих мечтаний и хорошей работы паспортиста. Подделка. Ульрих Эдмайер посмертно стал вашим мужем лишь в вашем воображении.

– От кого вы явились и с каким предложением?

– Лишняя суета с вопросами и ответами! Разве вы не ясновидящая?

– Чтобы увидеть, мне придётся взломать вашу защиту.

– Взламывать было бы бесполезно. Читайте: я открыта.

– Море света. Дешёвая рисовка!

– Да читайте же! Информация доступна вам. Свет – не рисовка.

– Русская… Вы были сильными противниками на тонком плане…

– Для простоты: меня зовут Рита. Можно так и обращаться.

– Вы разыскиваете преступников? Но лично я не совершила ни одного преступления, я чиста перед законом и готова предстать перед любым судом… Что дальше?

– Смотрите, не ленитесь!

– С какой стати вы экзаменуете меня? Я не нуждаюсь в вашей оценке моих способностей!

– Я не ношу с собой фотографию. Вам придётся смотреть мысленно. Узнаёте?

– Хайке? Предательница Пляйс. Ещё жива?

– Вы знаете, что жива и что она не предавала своей родины.

– Что?! Что вы хотите сказать?

– Не знали? Не догадались?!

– Вы пытаетесь убедить меня, что девчонка вела двойную игру, попав к вам?

– Вовсе нет.

– Скажите ещё, что Пляйс – русская!

– Да.

– Какова цель вашей лжи… Рита?

– Линденброк, я понимаю, вам трудно признать очевидное: стыдно, что не раскусили девочку ещё тогда. Но правда…

– В действительности меня не интересует Пляйс и никакая правда о ней.

– Но вас до сих пор связывает с ней ваше проклятие. Не пора ли освободиться?