А она сказала: старый! Хотя мне, точнее – мне в этом теле, всего двадцать девять лет. Инфанте пятнадцать, а её недотёпа-супруг гораздо моложе меня.

Чёрт побери! Вроде бы пора уйти из покоев принцессы, неудобно и неприлично, но я словно прирос к зеркалу в молчаливом диалоге со своим отражением.

Старый или молодой – второй вопрос. Первый важнее: чего я, собственно, добиваюсь от инфанты? Романтического приключения на одну ночь, исполнив супружеские обязанности вместо «святого»? Пошло, низко. Конечно, женщина есть женщина и ничего более, но именно в отношении Исабель не хочется примитивного. К тому же пусть по местным обычаям она вполне созрела для близости и продолжения рода, меня не отпускают внутренние тормоза, мешает что-то из прошлой жизни, пятнадцать лет – всего лишь подросток, но никак не взрослая замужняя дама. Если бы Альбрехт преуспел на семейном ложе, было бы проще, несколько пар рогов я уже навесил, даже королю Франции… Дьявольщина, опять не то! Тайком пробираться к знатной сеньоре, чтобы развлечь её, пока благоверный далеко, это просто популярное в Европе развлечение. К инфанте я испытываю определённые чувства, как минимум – симпатию и уважение. Банально соблазнить её – всё равно что поставить на одну доску с дочками ацтекских вождей, приводимых в мою палатку ради доказательств покорности. И не принять подношение было невозможно, ибо нет оскорбления глубже, тогда – война и горы трупов. Так что я не развлекался, а следовал политическому долгу, весь из себя исполненный гуманизма. С Исабель иначе! Особенно в том плане, что, привечая, она меня одновременно отвергает.

Вице-король Клермонии? С таким титулом я под стать и дочери короля. Есть, правда, досадная помеха в виде Альбрехта. С ним что-то надо решать.

Для чего решать? После известия о смерти Эльжбеты я месяцами не мог найти себе место, не понимал, для чего вообще меня носит здесь земля. А теперь не знаю, какой цели добиваюсь, чего хочу от девочки-женщины.

В общем, отражение в старом зеркале ничего не прояснило до конца. Я понял только одно – если не буду видеться с принцессой хотя бы пару-тройку раз в год, умру от одиночества. Найду повод встретиться поскорее, даже если снова услышу «старый».

Покинув Брюссель, кавалькада будущего вице-короля Америки, то есть моей персоны, двинулась в Париж под палящим июльским солнцем.

Я пропустил вперёд двух испано-голландских кабальеро, сам уткнулся глазами в гриву своей лошади, погруженный во впечатления последнего месяца, со дня триумфального возвращения в Роттердам. Многое шло совсем не так, как виделось из-за океана. Не могу сказать, что помнил с точностью до года хронологию истории Франции в покинутой мной реальности, но меня не покидало смутное ощущение, что здешние события по сравнению с ней ускорились. Вывод Фландрской армии из Нидерландов, пик испано-английской войны и испанские происки в Париже с целью подорвать единство и могущество главного соперника на континенте вроде бы должны были происходить позже, ближе к рубежу веков, или память меня подвела? Здесь не открыть мобильный гаджет и погуглить – в каком году погиб Генрих де Гиз, в каком зарезали короля Генриха III, они оба живы, могут умереть уже завтра или с равной степенью вероятности коптить небо ещё лет двадцать-тридцать. Наверно, задержка с открытием Нового Света так всё изменила, что, не размениваясь на заокеанские предприятия, короли кинулись улаживать европейские дела единственно понятным им способом – войной.

Я вдохновенно распинался перед Исабель о космополитическом плане создания вест-индский компаний, но не продумал, как буду выглядеть в глазах Филиппа II, помогая добывать золото и земли его заклятым британским врагам. И Франция для отца инфанты – отнюдь не союзник, а уж французскую компанию я непременно запущу в Новый Свет, не ограничиваясь третью. Пятьдесят один процент минимум. Шведы… Отличные воины и мореплаватели, пока коса не ударится о камень по имени Пётр Великий, причём слишком многое решают не только личная доблесть, не только полководческий талант, но самое прозаическое – ресурсы. Если Стокгольм присосётся к Новому Свету наравне с другими, бить шведов придётся не под Полтавой, а под Москвой. И неизвестно с каким результатом.

Голова шла кругом. Свершается то, чего я остерегался в первые месяцы после Варфоломеевской ночи, мои телодвижения заметно корректируют ход истории с непредсказуемыми далёкими последствиями. А этот мир и без того – иной! Вдруг Наталья Нарышкина родится бездетной или вообще не родится. Или Алексей Михайлович выберет другую жену, тогда не появится Пётр… А может, Гришка Отрепьев, он же Лжедмитрий, окажется хитрее, пошлёт на хрен собачий окружившую его литовскую свору, сумеет расположить к себе бояр? Тогда европейские реформы начнутся на Руси на столетие раньше, в начале XVII века! Только заранее ничего не известно, если я доживу до Смуты, что вполне вероятно, и помогу кому-то из московских правителей, итог станет известен позднее, когда ничего не изменить, и в истерзанную страну коршунами бросятся поляки, крымские татары, шведы и прочие любители прихватить плохо лежащее!

Запах конского пота и пыли, глухой стук копыт по немощёной дороге, ароматы сена с полей скользили мимо сознания. Плод моих многодневных раздумий был один и довольно неожиданный: я устал от войны. В Новом Свете, слово «Клермония» пока застревает в каком-то из каналов мозга и не произносится даже про себя, воевать приходилось почти непрерывно. Собственно, только океанский переход и месяц в Европе оказались передышкой. Значит, завязываем с войной. Завязываем с убийствами. Всё внимание финансам! Превращаюсь в скучную помесь рантье и бухгалтера.

В задумчиво-умиротворённом настроении я находился недалеко от Компьена, когда нас нагнал отряд вооруженных всадников. Старший, судя по уверенному виду и чуть лучшему облачению, с недоумением скользнул взглядом по моей группе. Удивляться было чему. Все мужчины европейского вида у меня одевались примерно одинаково, сразу не отличить лидера. Но особенно примечательно выглядели полтора десятка заморских туземцев, их смело можно называть индейцами, пока ещё не развеялся миф о принадлежности открытых земель к Индии. Я убил их вождя, Великого Бессмертного Небесного Змея, в сознании наивных молодцов заняв место усопшего. Преданы они мне до безумия. Правда, лишь до момента, когда некто прихлопнет меня и сам получит лавры Бессмертно-Небесного.

– Придержите коней! Кто из вас главный?

Вряд ли это охота лично на меня. Я уже настолько привык, что из-за любого булыжника в любую секунду высунется краснокожий снайпер с намерением нашпиговать меня стрелами до состояния дикобраза, что инстинктивно соблюдал меры предосторожности.

– Граф де Бюсси. Представьтесь!

– Шевалье д'Обевиль. Вы католик, ваша светлость?

Не столько слова, сколько требовательные ноты вызвали у меня раздражение.

– Вопросы веры – моё личное дело. Если у вас нет другого предмета для общения, позвольте откланяться.

Дворянчик, крючконосый крепыш мне до подбородка, если оба спустимся с коней, важно вскинул морду.