– Луи… Разрази меня гром… Армия с такими замками непобедима!

– Замки ни при чём, – я спрятал пистолет. – Обычные кремневые. А вот порох на полку подсыпать не надо. Кладу туда липкую лепёшку, её поджигает искра от кремня. Вот только индейский жрец, любитель огненных забав, успел помереть на дыбе, не раскрыв секрет приготовления. У меня два десятка осталось. Так, ворон попугать.

Секрет ещё знает вавельский алхимик, но снова спускаться туда в подземелье меня совершенно не тянет; думаю – понятно почему.

– Идем ещё по кружке, дорогой граф! За жизнь. И за смерть гиззарам!

Замок идеально подходил для кутежей. Д'Анжанн так и не женился, выглядел художественно растрёпанным, а в прислуге преобладали молодые девки приятной наружности, задорно стрелявшие глазками.

Продолжили. Я, чуть проветрившись, собой управлял. А Николя развело до состояния словесного поноса. Пришлось выслушать сплетни на совершенно ненужные мне темы – о новых любовниках королевы Марго и фаворитах короля Франции, модных тканях из Индии, перевернувших парижский одёжный стиль, кознях Марии Медичи, к старости ставшей совсем безжалостной в выбивании денег на стройку Тюильри, интригах испанского посла и парижского епископа… Я настолько не желал углубляться в парижские дрязги, рассчитывая лишь, чтоб меня благословили на обустройство французских колоний в Клермонии – мысленно произношу это нескромное название не без внутреннего сопротивления – и дали корабли с людьми. По большому счёту Генрих Валуа, Генрих де Гиз или Генрих Наваррский – всё равно, каждый из них будет считаться и советоваться с самым богатым и влиятельным человеком Европы, а я точно таким становлюсь, не врал же Исабель!

– Др-руг! Ты мне про всех луврских баб рассказал. А главная, котор-рая Луиза? – от ощущения, что заикаюсь, стало неловко, но я продолжил: – Пр-ро кор-ролеву р-раскажи.

Ему словно мокрой тряпкой по роже съездили. Тотчас умолк, потом заговорил медленно, тщательно подбирая слова:

– Её королевское величество изволили уехать из Парижа в декабре, под Рождество. Говорят, решила укрыться на время в каком-то из монастырей.

Его нарочитая сдержанность меня рассмешила. Наверняка знает больше, но смертельно боится проболтаться по пьянке.

– А ещё говорят, вертела королём как хотела.

Возникло впечатление, что д'Анжанн захотел стать смирно, но не сделал попытки, понимая бесплодность усилий занять вертикальное положение. Знает что-то важное, но затыкает себе рот. Плевать! Если мне не так важно, кто король, тем более плевать на персону её величества.

Перед тем как уронить голову на стол, прямо в бордовую винную лужу, мой собутыльник признался, что отправил гонца в Шартр, где сейчас Генрих III в компании гугенотов ломает голову, как вернуть Париж. Недалеко, к утру появится. Я позвал слугу. Йохан, массивный рыжий голландец, прошедший со мной вояж через океан, подхватил меня и уволок наверх в опочивальню.

Вселенная кружилась, штормила и вздрагивала. Увлекшись пожеланиями смерти гиззарам, я сам чуть не помер.

Вино д'Анжанна оказало чудесное воздействие – назавтра захотелось повторить.

Гонец всё запаздывал, и я решил выбрать линию наименьшего сопротивления. Распределил время караулов, свободной смене позволил расслабиться. В конце концов, когда вольёмся в свиту короля, вина будет – хоть залейся, а возможности отпустить вожжи и отдохнуть в относительной безопасности может и не представиться. Если собрать в одном месте несколько королей, королев и герцогов, неизбежно возникает гадюшник наподобие Лувра. Даже объединённые общей целью – разделаться с де Гизами, они строят планы, как заполучить больше влияния после победы, король Франции из кожи вон лезет, чтобы пойти на наименьшие уступки брату и гугенотам за возвращение трона. Я еду туда как в мясорубку! Но в другом месте не решу столь важные для меня проблемы.

Днём мы прокатились с Николя вокруг его замка. Шикарные леса… Жаль, что уже через сто-двести лет от них ничего не останется.

– Как зовут твоего коня? – спросил он, оценивая стати моего живого транспорта, и наступил на больное.

– Поверь, я даже не помню, жеребец это или кобыла. У меня была лошадь, Матильда. Лёгкая, выносливая, послушная, верная. Большая умница. Литовские заразы убили Матильду, обстреляв нас из пушек. Я сам заколол её, чтобы не мучилась от ран. Забыть не могу… С тех пор кони для меня – просто расходный материал, меняю часто и стараюсь не привязываться к ним.

– На войне мы чаще теряем, чем находим, – заметил Николя, пытаясь придать голосу глубокомысленный тон. – Возвращаемся в замок, пообедаем.

Поздний обед плавно перетечёт в ужин. Но надираться не буду, увольте. Завтра – в дорогу.

К ночи появился гонец, с поклоном передав хозяину запечатанный конверт. Николя сломал печать, я не разглядел – чью. Лоб нахмурился, от известий в письме или от усилий прочитать его, когда буквы расплываются перед глазами. Что-то в Шартре произошло. Бьюсь об заклад – тревожное.

– Что там, Ники?

– Утром обсудим, друг. Сейчас по последней – и отдыхать, – он обнаружил, что Йохан, получивший соизволение отведать господского вина, покинул пост подле моей персоны. – Тебе прислать служанку помоложе да помясистее, помочь раздеться и вообще?

Он плутовато подмигнул.

– А дочки-девственницы туземного вождя не припасено? Жаль, я привык… Шутка. Спасибо, тебе, mon ami, за угощение и сердечный приём. Как-нибудь сам. Разденусь и вообще.

В опочивальне я обнаружил неприятную картину: пьяный слуга развалился на господской постели мордой вниз и сладко храпел, надувая пузырьки из слюней. Попытка расшевелить его ни к чему не привела, а перевалить его и сбросить на пол оказалось выше моих ослабленных алкоголем сил. Я скинул вещи с жёсткого диванчика и уснул, подтянув колени к подбородку, до самого утра.

Разбудил меня шаловливый солнечный луч, ударивший прямо в глаз, был бы твёрдым – я остался бы на всю жизнь одноглазым. Поспешив солнцу навстречу, я распахнул окно и ставни, впуская свежий французский воздух в спёртую атмосферу спальни. Натуральное вино чем было хорошо – наутро не давало никаких последствий, никакой головной боли. Проспался и словно заново родился!

Пришло время вздрючить Йохана за оставление поста и сон на господской постели. Он лежал тихо и не храпел, а причина его сдержанности была видна с первого взгляда – рукоятка кинжала, торчащая из спины. Бедолагу закололи в сердце во сне, даже крови не натекло.

Это действительно злой рок! Мои слуги гибнут с завидной регулярностью. Лишь один был исключением – превратился в девку и забеременел раньше, чем умер.

То ли остатки выпитого сказались, то ли я не совсем ещё проснулся, потому что сообразил с запозданием: в этом безопасном и гостеприимном замке пытались убить меня самого!

Если бы д'Анжанн, схваченный мной за грудки, принял позу оскорблённой невинности, мол – я унижаю его обвинениями, а такое смывается кровью, мы бы уже стояли, обнажив шпаги, а ещё через пять минут к нему звали бы священника для отпевания. Нет, он повёл себя вполне естественно, всё же хозяин замка в любом случае в ответе, когда его гостей закалывают словно свиней. Трудно сказать, он опешил от моего появления в живом виде после рапорта об убийстве либо действительно ни при чём и скукожился исключительно от предъявленного, тем более, не сдерживая эмоций, я тряс его как грушу.