с Захаром что-то наладилось. Я все сильнее чувствовала привязанность к этому человеку. Две недели, которые я провела без него, были для меня мучительны: я сама не ожидала, как плохо мне без Захарова внимания. Один раз мне приснился сон, будто он целует и обнимает другую женщину, и я закричала от боли и негодования. Я ревновала! Впервые в жизни я стала ревновать!

А Захар стал пить. Он пропадал сутками, потом появлялся, говоря, что жить без меня не может, потом кричал в истерике, что не может жить в таких условиях, что задыхается от скуки без телевизора, уходил на работу и после смены «зависал» у кого-нибудь из друзей до тех пор, пока не кончалось спиртное.

Однажды, во время отсутствия Захара, наведалась ко мне свекровь. Первым делом она ринулась к холодильнику и, вытащив оттуда кастрюлю, подняла крышку. Поморщилась:

– Ты этой гадостью его кормишь? Да на нем уже штаны сваливаются!

– Екатерина Юрьевна! Он же почти сто килограмм весил! А теперь – восемьдесят. Ему еще скинуть можно без ущерба для здоровья.

– Нахалка! Сама тощая и его до дистрофии довести хочешь!

– Я готовлю из того, на что хватает денег.

– Нахалка! Скажи ему, пусть к нам за картошкой явится.

– Скажу.

Брезгливо оглядевшись вокруг, Екатерина Юрьевна удалилась.

Вечером пришел пьяный муж и, переодевшись, решил пойти по какой-то нужде к нашей соседке: это была симпатичная девушка Марина, уже дважды побывавшая замужем и привечавшая всех без разбору. Я, гордая, не сказала ему ни слова. Захар остался у Марины на ночь. Утром следующего дня я ушла на работу, а вечером, не застав Захара в нашей комнате, зашла к Марине.

Она, увидев меня, широко распахнула дверь:

– Проходи.

– Захар не у тебя?

– Нет. Он к какому-то другу пошел.

– Значит, пить.

Марина вальяжно развалилась на диване и внимательно на меня посмотрела:

– Он тебя не стоит.

– Знаю.

– Ты что, любишь его, что ли?

– Конечно, нет. Привыкла очень.

Тут я внимательно посмотрела на Марину. Очень аккуратно одета, прямые, зачесанные назад волосы, сплетенные в старомодный пучок. Нежная кожа с желтоватым оттенком, изысканный маникюр. Ничего особенного.

– Да-а-а, – протянула Марина. – Я к первому мужу тоже сильно привыкшая была. Он меня на руках поначалу носил, во всем помогал. Мать у меня тогда умерла, и сестра младшая осталась. Мне одной не поднять было бы.

– У тебя матери нет? – осторожно спросила я.

– Отец убил. А сам сел. До сих пор сидит.

– За что?

– Из ревности. Вот и первый муж у меня такой же оказался. Чуть не прибил меня, когда приревновал. И повода-то не было.

– Как «не прибил»?

– Побил только. Две недели в больнице полежала и подала на развод. В ногах валялся – не простила; тогда он убить поклялся. Что делать? Нашла защитника: хороший парень, учились вместе. Он меня всегда любил, а я взаимностью не отвечала. А тут ответила, он и встал за меня горой. И все бы хорошо, да не могу я детей иметь: отбил у меня что мог первый муж. Второй от этого гулять да пить начал. Развестись пришлось. И твой, вижу, пьет?

– Пьет.

– Может, потому, что детей нет?

– Глупости. Это потому, что телевизора нет.

– Тогда брось его.

– Брошу, попозже.

Мы помолчали.

– Чаю хочешь? – Марина будто захотела привстать.

– Нет, я пойду.

– Ну, давай. Дверь сама захлопни.

Я подошла к двери:

– У вас с ним что бы́ло?

– Нет. Он спал.

– Ну, пока, – я защелкнула дверь.

Ночью в общежитии кто-то душераздирающе стал кричать. Я вышла в коридор, встретив растрепанную Марину, ожесточенно бьющую дверь напротив. Там жил мент с двумя малолетними детьми и женой в надежде на улучшение жилищных условий.

Он открыл дверь:

– Что?

– У детдомовских, – выдохнула ему в лицо Марина.

Детдомовские – это девчонки, жившие в другом крыле общежития нашего этажа. Они были поселены тут временно, так как скоро государство должно было выделить им однокомнатные квартиры. Но государство запамятовало, а может, не торопилось, и девчонки подзадержались.

Мент с Мариной побежали в соседнее крыло. Я последовала за ними, уже поняв, что там собралось много народу и мне можно глянуть лишь издалека.

– Мама, я иду к тебе! – раздался истеричный вопль, а потом – грохот от разбитого стекла… Завизжали девчоночьи голоса. Снизу, по лестнице, почти бежали врачи скорой помощи.

– Уступите дорогу! Уступите дорогу, что столпились! – кричал, видать, самый главный врач и расталкивал людей чемоданчиком.

Я поняла, что все равно придется довольствоваться только звуками, и пошла спать: послушать я могу и в своей комнате.

Как выяснилось утром, у одной из девочек случился психоз, и она пыталась покончить с собой. У нее ничего не получилось, кроме как порезать себе руки, пытаясь выпрыгнуть из окна, и наделать много шума. Я потом познакомилась с этой девчонкой. Нормальная, как и все.

В один из октябрьских выходных меня разбудил радостный и холодный от мороза, только что вернувшийся со смены муж.

– Надя! Я договорился, поедем за грибами!

– Какие грибы?

– Последние! Поехали, нас Владик на свой локомотив подцепит. Он на прошлой неделе в Ломах собирал, там их столько! Поехали!

Мне очень захотелось поехать. Я быстро соскочила с кровати, оделась, и уже через пятнадцать минут мы мчались к вокзалу.

В детстве я очень любила ходить в лес. Когда я жила у бабушки на даче, дед меня чуть ли не ежедневно водил в лес. Мы ходили за чем угодно: за ягодами, за орехами, за грибами. Мне нравилось все. Как-то раз мы с дедушкой пошли за клюквой, и он заблудился. Долго плутал по лесу, не показывая вида, что не знает дороги. Я устала ходить, проголодалась и стала проситься домой.

– Сейчас, сейчас, вот еще зайдем на одну полянку и пойдем, – уговаривал меня дедушка.

А потом пошел дождик. Он был небольшой, но я была одета в тряпочную курточку, и она промокла насквозь. Я так озябла, что еле сдерживала зубную чечетку. Но стойко шла за дедушкой, терпеливо доходя до обещанной полянки, за которой следовала другая «очень хорошая полянка».

Дедушка в конце концов нашел верную дорогу, и мы вышли на дачный поселок.

Бабушка, увидев нас издали, стала громко материться. На деда, разумеется. Потом раздела меня, загнала в кровать, укрыла двумя пуховыми одеялами и разрешила кушать прямо в постели, да еще смотреть телевизор. Это было здорово!

А когда меня маленькую на каждое лето отправляли в пионерский лагерь, то больше всего там мне нравился лес, с трех сторон окружавший лагерные постройки. Это